Михаил Танич: «Поэт из-за колючки»
Спасибо товарищу Сталину!
Михаил Исаевич родился 15 сентября 1923 года в Таганроге в семье коммунального чиновника. Как вспоминал сам Танич: «Мой отец в Гражданскую войну гонялся на красных тачанках за Махно и был очень советским человеком. Энергичный от природы, он буквально пропадал на работе: стро-1 ил электростанцию и первую трамвайную линию до металлургического завода... Но уже прошли в Москве первые процессы, и мы слушали подробные передачи о них по своему приемнику «ЭКЛ-34». Весь руководящий Таганрог уже сидел в подвальных камерах городского НКВД. Отец догадывался, что и о нем не забудут, и, как бы прощаясь со мной, подолгу водил меня по городу и рассказывал мне, опасаясь не успеть, об истории города и порта, и яхт-клуба, и чуть не каждого заметного дома. Не успел.
Они пришли, как всегда, перед рассветом, чтобы застать врага врасплох и чтобы поменьше людей знало об их ночных подвигах. Их было пятеро. Понимаю, что среди них был и тот следователь в коверкотовом форменном пальто с пристегивающимся воротником, который потом въедет в нашу квартиру. Таков был закон времени. Комнату в коммуналке получал настучавший сосед. «Я на тебя напишу!» — было не просто угрозой, а еще и похваль-1 бой: вот я какой простой советский человек!»
Потом из НКВД пришли еще раз и забрали уже мать. 14-летнего Мишу взял на воспитание дедушка. Менее чем через год мать Танича выпустили, но с ограничением в правах и со справкой, что муж ее получил 10 лет без права переписки. Уже после этого к Танхилевичам пришел незнакомец, вызвал мать на улицу и, таясь, сообщил, что видел мужа в лагере: «В Рыбинске прорабом работает. Бороду отпустил». Как позже вспоминал сам Танич: «Какие дьявольские драматурги сочиняли эти пьесы? А главный сценарист нашего всенародного горя покручивал усы, сидя в своей кремлевской канцелярии. Нет, дорогие граждане грузинского города Гори, заберите вашего генералиссимуса домой, в его Пантеон. И можете кланяться и молиться ему, как богу. У нас разные боги». А до ареста родителей Миша увлекался футболом и литературой. В пятом классе будущий поэт написал первый литературный опус. «Это было что-то вроде пьесы в стихах о Павлике Морозове, разумеется, обличавшее кулаков. Сколько себя помню, всегда сочинял. Это были, конечно, не настоящие стихи. Первое стихотворение было посвящено Павлику Морозову. Я тогда не знал даже, что стихи надо записывать в столбец, хотя это был хорей, с рифмами и так далее. Стихотворение защищало Павлика Морозова, мне даже стыдно теперь это вспоминать. Оболваненный пионер, зомби!» После ареста родителей пропагандистскую дурь о Павлике Морозове Танич навсегда выкинул из головы.
22 июня 1941 года Танич сдал выпускные экзамены, а вечером по громкоговорителю узнал о начале войны. Почти сразу Миша подал заявление в Тбилисское артиллерийское училище. Как он признавался позже, потому, что в училище было тепло и давали горячую еду. Вместо полагающихся 6 месяцев в училище его продержали год, но окончил он его в числе лучших. Несмотря на это, откуда-то выплыли сведения о репрессированных родителях, и отличнику вместо лейтенантских кубарей дали сержантские шпалы.
Войну Танич хлебнул по полной. Получал награды и ранения, однажды был на волосок от смерти и представлен к званию Герой Советского Союза. Но звезду не дали, потому что сын врага народа. Конец войны он встретил в немецком городе Цербст. Через полгода демобилизовался, приехал в Ростов и поступил в строительный институт — на архитектора. А потом нежданно-негаданно и за ним приехал черный воронок.
Слово весило 6 лет
После того как отзвучали победные салюты, репрессивная машина вновь стала набирать свой ход. НКВД запустил новый сценарий: всех, кто хвалил заграницу, взять на заметку, а еще лучше — изолировать. Как-то в кругу студентов Танич похвалил немецкий радиоприемник «Телефункен», за что и поплатился. Вместе со своими двумя друзьями, тоже только что вернувшимися с фронта, в 1947 году Танич загремел в подвалы НКВД.
«Я стоял на своем: да, да, говорил про хорошие немецкие радиоприемники «Филипс» и «Телефункен», но нет, жизнь за границей не восхвалял. Мы со следователем перетягивали канат без переменного успеха, но его конец становился все длиннее. Этот сценарий был разработан в Москве умельцами, членами Союза писателей, в значительной его части связанного с ГБ. Ланцов (следователь) говорил опять же по сценарию:
— Ну вот, приемники хвалил, а жизнь за границей не восхвалял? Что же, приемники так вот из жизни и выбросил?
— Ладно, пишите как вам надо! — сдался я на десятую ночь. — Отпустите поспать!
Так и было предусмотрено типовым сценарием такого рода дел. На десятую ночь сломаются. Никто на нас не клеветал, просто записывали и доносили. Мы не очень и сопротивлялись, понимая в душе, что ведь и правда, мы не так любим советскую власть, как об этом пишут в газетах и как мы сами притворялись на экзаменах по политэкономии. Следствие обычно заканчивалось в положенные сроки. Человека оформляли на 6-8-10 лет, пусть одумается, да и лес кому-то валить надо». В итоге Михаил Танхилевич был осужден на 6 лет по ст. 58 ч.10 и поехал по этапу.
«На Соликамской пересылке была уже почти что воля, играли в карты, и я даже выиграл у блатных в подкидного дурака новенькую флотскую тельняшку, которая тут же была обменена на нестандартный, килограмма на два, котелок картошки. С Никитой мы наворачивали ее с крупной солью, райский деликатес, и угощали им таких же оголодавших соседей по нарам. Какая сладкая была эта крупная соль!
— Художники есть? — раздался голос от двери. И мы с Никитой подняли руки — как-никак, я был студентом архитектурного факультета. А как же? Может быть, это наш шанс?
И суровый дядечка в узко простеганной телогрейке повел нас под конвоем за забор, в рабочую зону лагеря. Человек оказался знаменитым в мире художником (Британская энциклопедия) Константином Ротовым, первым иллюстратором романов Ильфа и Петрова «12 стульев» и «Золотой теленок». Он был на воле главным художником журнала «Крокодил» и в лагере получал все толстые журналы прямо из редакций, досиживая 8-летний срок по статье Особого Совещания «ПШ» — «подозрение в шпионаже». Были еще и такие чудовищные аббревиатуры, как ЧСИР— член семьи изменника родины, КР — контрреволюционер, и другие; их раздавали выдумщики Сталин и Берия счастливцам с десятью годами срока, кого не пустили в расход. А я не был ни ЧСИР, ни КР, ни ПШ, я имел неосторожность похвалить германские автострады и радиоприемники «Телефункен», я был просто врагом народа. И этот «прицеп» — три года поражения в правах и паспортная статья минус 39 (запрет жить в 39 крупных городах согласно списку, известному только в органах) — растянулся на всю оставшуюся жизнь».
Тогда Ротов просто спас двух горе-художников от верной гибели, ибо весь этап из Ростова-на-Дону (800 человек) был отправлен в числящуюся за КГБ мандельштамовскую тайгу под Чердынью. Откуда почти никто не возвращался. 6 лет Танич провел на лесоповале в Соликамске, там же, где в 1938 году был расстрелян его отец.
«Я работал на лесоповале. Работа была физически тяжелая, кормили нас плохо. Я весь пошел чирьями, начался фурункулез. Ноги опухли и стали похожи на колоды. Мне было больно не только ходить, но и сидеть. Возможно, я бы умер, но меня взяли в контору, в бухгалтерию. Просто повезло».
Свой срок Танич отмотал от звонка до звонка, освободившись весной 1953 года, как раз когда умер Сталин. Будущий поэт даже пошутил: «Вождь народов не выдержал моего освобождения». Тем не менее, узнав о смерти Сталина, Танич, как и все, плакал.
Баловень судьбы
Дальнейшая жизнь Танича была не столь трагична. Он работал на стройке, в газете, писал стихи. В 1959 году он принес в редакцию «Московского комсомольца» стихотворение про ткачих. Редактор стихи не принял. Но там же, в коридоре Танич встретил молодого композитора Яна Фельцмана, который взял стихи и написал на них пеню «Текстильный городок». Исполняла песню про незамужних ткачих, немедленно ставшую народной, Майя Кристалинская.
После этого поэтическая карьера Танича пошла в гору. Потом им были написаны сотни стихов к песням всенародно любимых исполнителей -С. Ротару, А. Пугачевой, М. Магомаева, В. Леонтьева, Л. Долиной, А. Апиной и т.д. К концу 1980-х Танич стал уже заслуженным и почетным маэстро, а его собственная душа просила чего-то иного. Вспоминался сибирский ГУЛАГ с его ворами, суками и политзаключенными. Танич написал несколько стихов о зоне.
«Все началось с чисто литературного замысла. Я долгие годы сочинял стихи, в которых вспоминал свою лагерную жизнь — различные ее эпизоды и людей, с которыми меня столкнула тогда судьба. И сочиняя такие стихи, я не думал ни о какой группе. Просто нашелся талантливый исполнитель, музыкант и композитор, покойный Сережа Коржуков, которому я продиктовал по телефону первые два стихотворения и сказал: «Попробуй, вдруг у тебя что получится», — не надеясь на это нисколько. Сережа оказался способным написать адекватную музыку к таким специфическим стихотворениям — причем разных жанров: и романсы, и шуточные, и лирические песни, и частушки. Так я ему диктовал песню за песней... Работа была интенсивная, через день он мне показывал написанное. Мы исправляли, если оно не нравилось, доводили до того состояния, которое и меня, и его устраивало».
Так в 1990 году появился творческий союз, приведший к появлению группы «Лесоповал». Выяснилось, что со времен тюремных мытарств Танича изменилось не так уж и много. Песни «Лесоповала» нашли отклик в миллионах сердец.
«Мы рассказываем о человеке, попавшем в лагерь. Он сам рассказывает. По художественному замыслу все наши песни — это монологи бывшего вора-малолетки. Наш репертуар охватывает все по теме «лагерная жизнь», но это не чисто лесопо-вальные песни, это песни о воле и неволе. Я не был бытовым уголовником, но с ними же сидел (потом политических от них отделили, но мою статью так и оставили), с ними дожил свои шесть лет в лагере: ел с ними один суп, делил одну пайку, пилил одну сосну. Этот мир знаком мне как родной, я его от себя не отделяю».
«Лесоповал» стал едва ли не самым успешным эстрадным составом 1990-х, группу слушали везде — от далеких пересылок до высоких кабинетов. В июле 1994 года основной солист и композитор группы — Сергей Коржуков, погиб. По официальной версии — несчастный случай, выпал с 15-го этажа дома своей матери. После смерти Коржукова «Лесоповал» едва не прекратил свое существование, однако Танич решил возобновить деятельность группы. Для нее он и писал основную массу своих стихов.
В последнее время поэт часто жаловался на здоровье. Сказывался почтенный возраст, шутка ли — 85-й год! За неделю до смерти Михаил Исаевич почувствовал боли в сердце и вызвал «скорую». Врачи сделали кардиограмму, нашли стенокардию, но в больницу везти не стали, объяснив, что необходимости нет. А спустя три дня в квартиру Танича снова примчалась «скорая» — обострилось тяжелое заболевание почек. Теперь уже Танича госпитализировали в урологическую реанимацию Боткинской больницы. Каждый день в клинику приезжала его жена Лидия Николаевна. С надеждой расспрашивала врачей о самочувствии супруга. Но, увы, состояние Танича практически не менялось и все время оценивалось как критическое.
...То, чего больше всего боялись родные и врачи, произошло в ночь на четверг. 17 апреля в 3 часа 10 минут сердце знаменитого поэта остановилось. Михаила Исаевича пытались реанимировать, но сделать уже ничего было нельзя.
«Я считаю себя баловнем судьбы. Я выжил, несмотря на два инфаркта, мои песни поют по всей стране. Дожил я и до таких изменений в стране, о которых и не мечтал. В будущее я смотрю с оптимизмом».
Алексей Мартынов
ВНЕ закона, № 22(534) 26 мая 2008
