Рудольф Фукс: «Со временем я расскажу всю правду»
Летом 2002 года в Питере появился Рудольф Фукс...
Давным-давно, еще в советские времена, этот человек был для многих чем-то вроде героя старинных былин и мифов. То есть, вроде, он и существовал реально, но дела его тут уже обросли такой легендарщиной, что и сам он стал какой-то легендой. Уж и не верилось, что этот миф можно увидеть живьем. Да и как увидеть? - он и обитал уже на другой стороне планеты, для советского человека почти недоступной, - в Штатах...
Но - времена меняются. Штаты становятся ближе, а Рудольф Фукс снова ходит по Питеру...
И вот - этого персонажа героико-сюрреалистического эпоса Советских Времен можно теперь увидеть, и можно послушать из первоисточника рассказы о том легендарном времени...
Клуб питерских коллекционеров на углу Лермонтовского и Римского-Корсакова: комнатенки, кажется, пришли ничуть не изменившись прямо из шестидесятых. Ни малейшего признака нового времени - те же крашеные в непонятный цвет стены, канцелярские столы, допотопные лампы... Самое подходящее окружение для человека, который, можно сказать, сам когда-то делал дух этих чумовых шестидесятых... Единственным диссонансом смотрятся в этом клубе россыпи компактов, но Рудольф Израилевич стиль держит четко. У него - винил, фирмовые диски со старым рок-н-роллом. Только теперь их не надо прятать от ментуры...
НАЧАЛО СЛАВНЫХ ДЕЛ
- Рудольф Израилевич, так как же это все началось?
- Первая "слава" пришла ко мне в 1960 году, когда в "Смене" и в "Крокодиле" напечатали фельетоны про "нехороших людей", которые в Питере торгуют левыми дисками. Вот там и я удостоился быть пропечатанным... Да не просто так - про Руслана Богословского, который руководил всем этим делом, написали пару слов, а меня объявили не меньше, чем "идеологом": "Первый агент по сбыту - Рудька Фукс, студент вечернего Кораблестроительного института, в прошлом - сотрудник лаборатории "Русские самоцветы"... "Иное дело - Рудька Фукс. Он, как никак, интеллигент. И все, что он делает, может обосновать теоретически. По его авторитетному мнению, молодежи нужна новая духовная пища. Поэтому он не боится оставлять следов. Об этом ярко говорит его альбом, своеобразное евангелие рок-н-ролла".
Но мы тогда торговали не только рок-н-роллом. Даже в тех фельетонах перечислено:
"Предлагают: "Четыре зуба", "На Дерибасовской", "Дядя Зуй", "Вот как проходят нашей молодости дни"...
- Судя по этим фельетонам, уже тогда на "костях" были блатные песни. А что за исполнители?
- Исполнителей не знаю, к сожалению. Я тогда еще в записях не участвовал, только продавал эти пластинки. Это должен знать Руслан Богословский, его фирма делала эти записи. Я помню только Сержа Никольского... Их кстати, было два - Никольских. А потом и я стал писать - Аркадия Северного.
Познакомились мы случайно, его прислал ко мне Коля Браун - сын известного поэта Николая Брауна. А пришел ко мне Аркадий за "Лукой Мудищевым". Он пытался тогда изображать из себя опытного фарцовщика, и жаргон у него был соответствующий... Правда, фарцой он и впрямь занимался понемногу. А то, что он умеет петь, выяснилось случайно. У меня был магнитофон "Днепр", и я записал Аркадия просто для себя.
А вот потом на фирме Руслана, - правда, сам Руслан тогда мотал срок, - мы с Борисом Тайгиным и Виктором Смирновым, звукорежиссером, сделали запись Аркадия под "шумовой оркестр". Это было в 1963 году.
- Проясните, пожалуйста, что это за запись?
- Запись это та, где в начале говорят: "Эх, люблю блатную жизнь! А вот воровать боюсь". Сопровождение было - два баяна, и саксофон, кажется. Музыкантов я не знал, их привел Смирнов. Тогда мы и придумали Аркадию псевдоним "Северный", это тоже Витя предложил. Не Бог весть что, конечно, - у Аркадия и так была звучная фамилия, но он сам не хотел, чтоб она светилась, боялся... Вот так он и стал Аркадием Северным.
Мы близко подружились с Аркадием, он приходил ко мне домой, на Ропшинскую 25 почти каждую неделю и пел. Хотя это была коммуналка, соседи порой стучали в стену, могли и ментов вызвать. Но я его все равно часто записывал.
- Однако Михаил Шелег писал в своей книге, что после 1963 года Вы потеряли Аркадия из виду, и начали с ним работать только в конце 60-х... А сохранились ли те записи, которые Вы делали после 1963 года?
- Шелег заблуждается, ничего подобного я ему не говорил. А записи должны были сохраниться. Часть их я отдал Борису, не помню его фамилии. Он жил на набережной Макарова… Не знаю, жив ли он сейчас, во всяком случае, надо попытаться его найти. А вот другая часть записей пропала, наверное, безвозвратно. Дело в том, что когда я собирался уезжать в США, переправить ленты за бугор из Питера было невозможно. Свои записи оркестровых концертов Северного я отправил в Киев, а эти, ранние, отдал одному товарищу, который служил в Афганистане. Это было еще до афганской войны, у нас была большая дружба с Афганом, и там работало много наших специалистов. Этот товарищ возил в Афганистан холодильники, большими партиями. Вот в холодильнике и решили их переправить... И переправили! Но началась война, и все концы потерялись.
Перерыв в наших записях был только тогда, когда Аркадия призвали в армию. Долго он потом рассказывал про свои "вьетнамские подвиги"...
А в конце шестидесятых я познакомил Аркадия с Сергеем Маклаковым. Тут Шелег тоже напутал, никаким "левым" путем Маклаков на Аркадия не выходил. Маклаков тогда записал в исполнении Аркадия только "Луку Мудищева", других его записей той поры я не знаю. Сергей вообще был крепкий звукорежиссер, работяга, но вкуса-то особого у него не было. Никаких выдающихся программ он сочинить не мог, - вот и потом, в конце семидесятых под его "руководством" с Северным писалась чистая халтура. Я все-таки старался сделать похудожественнее...
ЛЕНИНГРАДСКИЙ "ОДЕССИТ"
- В конце шестидесятых Вы решили сделать с Северным знаменитые сценарные концерты. Как Вам пришла в голову такая мысль?
- У меня давно назревала идея сделать не просто записи блатных песен, а как-то их обыграть. Такая идея была просто востребована временем. Желание противостоять культуре официальной, с одной стороны; с другой - поддержать и поднять нашу подпольную, блатную... Аркадий, с его уникальной манерой исполнения, для этого подходил как нельзя лучше. Но, надо сказать, что сам Аркадий знал не так уж много песен, и, в основном, больше студенческих, дворовых, а не блатных. Когда мы начали записываться, я стал подбирать для Аркадия песни из своей коллекции. Коллекцию я собирал еще с юности, мне тогда попали в руки настоящие лагерные песенники. Потом и сам сочинял кое-какие... И вот, наконец, созрели эти "литературно-музыкальные" композиции. Только это был не конец 60-х, первую мы сделали в 1972 году.
- У Георгия Толмачева?
- Нет! Это Шмагин чего-то напутал. Толмачев много писал Высоцкого, это верно, но Северного я записывал у себя. На Ропшинской, а потом на улице Типанова - на квартире моей жены.
А сочинял я эти сценарии... На ходу сочинял, в автобусах, придет какая-то мысль в голову - запишу. На кульмане писал, на работе - в "Ленпроекте"...
- И Вы сделали из Северного легендарного "старого одессита"...
- Да! Так я и задумывал. Сказать честно - я хотел сделать певца немножко в противовес Высоцкому. Чтоб и у нас в Питере была такая значительная фигура. Но в поэтическом плане с Высоцким тягаться было просто невозможно, поэтому я и старался сделать певца на колорите. Северному это удалось блестяще!
Аркадий вообще был артистом от Бога, именно гением импровизации. Любую свою оговорку, ошибку в песне он мог так на ходу обыграть, что потом послушаешь - и кажется, что так и должно было быть изначально! А ошибался он часто, потому что пел все время с листа, первый раз видя текст. Но что удивительно - нужную интонацию песни всегда схватывал правильно! Это талант, конечно...
Ну, и сценарии мне удались. В основном я все это выдумал, и кое-какие песни дописал. Вот, например, "Йозель". Именно Йозель, а не Йозеф, как стали потом петь. Так звали дядю моей жены. И мозоль у него была, и все об нее спотыкались. Вот я про это и сочинил песню. А изначально я знал с детства только припев "С добрым утром, тетя Хая". Северный спел эту песню про Йозеля, а потом, слышу - кто-то к этой песне дописал еще куплеты, и поют ее в ресторанах. Уже недавно, в Нью-Йорке, я решил замкнуть эту тему, и дописал еще один куплет, где Йозель уже попал на Брайтон. Хотя, может быть, кто-то еще и продолжит... Песня действительно стала народной.
"ОДЕССКИЕ" ТАЙНЫ.
- А как Вы начали в семидесятых делать оркестровые концерты?
- Первый мы сделали году в 1973-м. Был такой аккордеонист Костя, он собрал музыкантов, и я записал ту же блатную классику в исполнении Аркадия уже под ансамбль. За фоно сидел Саша Резник - очень сильный музыкант, он тогда играл в оркестре в ресторане "Астория". А вскоре этот Костя-аккордеонист погиб, и тогда записали концерт его памяти. Но на этот концерт, и на все следующие, музыкантов собирал не я, а Владимир Ефимов. Состав оказался очень удачный, ведь репетировать было некогда, но ребята были профессионалы, и с ходу делали сложные и красивые аранжировки.
- Значит, "Памяти Кости-аккордеониста" был первым? Вернее, вторым, - после того, что был с самим Костей? Внесите, ясность, пожалуйста, - какой же концерт надо называть "Первым Одесским"?
- Значит, так. Когда писали концерт с Костей, никто не думал, какое будет продолжение у этого дела, и никак его не назвали. Можно называть его "нулевым". Потом был "Памяти Кости" - первый. Потом - тот, где звучит "Ну что ж ты меня не узнал, что ли? Я же ж Аркадий Северный!". Это - второй. Не знаю, почему его обзывают "Первым". Правда, тогда мы их еще не нумеровали. Только когда стали делать третий концерт, его уже прямо и назвали "Третьим".
- Значит, получается, общепринятый "Первый" - это второй? А почему на нем нигде не упоминается название "Четыре брата и лопата", которое уже было у ансамбля на концерте "Памяти Кости"? Может, поэтому его и считают более ранним?
- Не знаю, я старался, чтоб название ансамбля везде было озвучено. Вполне вероятно, что кто-то просто вырезал этот кусок при перезаписи. Непорядочных людей и тогда хватало...
Многие, кстати, интересуются - откуда такое веселое название? Я его взял из какого-то старого одесского анекдота.
- Расскажите подробнее про этот "Первый-Второй Одесский". Шелег писал, что это записывалось в два сеанса, был первый дубль - репетиция, запись которого, вроде, никто никогда не встречал... Однако в нынешних фонограммах все же заметны два блока, несколько с разной оркестровкой. Ударник там звучит по-разному, "бэк-вокал" появляется...
- Нет, писали все за один раз, в актовом зале Ленпроекта. В феврале 1975-го. В этом зале акустика была довольно приличная, и рояль неплохой. Мой хороший знакомый, заведующий радиорубкой Леня Вруцевич, обеспечил аппаратурой, и запись прошла на высоком уровне. Насчет ударника даже не знаю... Помню, что на один из этих ленпроектовских концертов ударник вообще не пришел, и Аркадий отбивал ритм по газете. А писали этот концерт на три магнитофона, - Ефимов на "Яузу", я - на "Днепр-11", а Вруцевич - на "Тембр", студийный магнитофон. Длительность ленты у всех была разная, получились разные варианты. В дальнейшем, вероятно, при перезаписи делали и разные компоновки... Вот "Пропил Ванька" вообще пропал в тех фонограммах, что ходили по Союзу. Я его выпустил в Нью-Йорке на сборном диске.
А "бэк-вокал" - это что? - те идиотские реплики по ходу песен? Это Ефимов старался, портил фонограмму. Правда, портил он только свою, ведь это и записалось только на его ленту.
- Но все равно остаются неясности! Можно услышать там и третий "блок" - в самом конце появляется электрогитара - в песне "Постой, паровоз". А после нее - идет песня "Клен" под ту же гитару, правда, этот "Клен" сохранился только в фонотеке Игоря Ефимова в Киеве. Может, был все-таки дополнительный сеанс? Давайте уже раскроем все "одесские" тайны!
- Действительно, был "Клен"! Не думал, что он еще где-то сохранился... Но дополнительных сеансов не было, это фантазии уже...
- Но там же была не студия, и писали Вы все чёсом... Гитара лежала с самого начала подключенной, а усилитель - настроенным, дожидаясь последних песен?
- А что тут особенного? Рабочий момент... На гитаре играл скрипач Сема, я помню, как забирал у него скрипку, и подавал гитару. Так и играли. Я бы и сам сыграл, но я мог только на ритме, соло у меня не очень получалось.
Откуда ж я знал, что через тридцать лет это будет предметом научных исследований? Знал бы - обязательно нумеровал концерты, начиная с Костиного. А так начали только с Третьего.
Так мы и писали в Ленпроекте эти одесские концерты, всего их было четыре.
- Считая "Нулевой"?
- Нет, я же сказал, его никак не считали!
- Вот это да! Значит, кроме "Памяти Кости", "Второго-Первого", и "Третьего" был еще один Одесский концерт, которого ни у кого нет?
- Об этом, пожалуй, Валентин Шмагин расскажет толковее. У меня сейчас каталогов нет.
- Так не с него ли обломок - эти песни под электрогитару?
- Нет, вряд ли. Все это было на втором концерте, в том числе и гитара!
- А как же этот великолепный проект вдруг прекратился?
- Причина была банальная и трагическая. Погиб в автокатастрофе Леня Вруцевич, и больше мы не могли делать записи в "Ленпроекте".
НЕСОСТОЯВШИЙСЯ РОКЕР
- Вы еще работали с Северным в дальнейшем? Расскажите про другие свои проекты...
- Самый грандиозный проект состоял в том, что я познакомил Северного с Жорой Ордановским и его рок-группой "Россияне". Я писал тогда для "Россиян" текст рок-оперы. Северный спел с ними пару песен, и получилось это настолько великолепно - мурашки по коже! Но запись не удалась, это было в какой-то котельной, акустики никакой. Я пригласил на эту запись Сергея Маклакова, так он просто плюнул на все, и уехал. Я еще побился немного, но ничего не получилось...
Кстати, никакой конфронтации с Маклаковым у меня тогда не было. Я всегда приглашал его на свои записи. А потом я организовал еще несколько концертов Северного с братьями Жемчужными. Вот тот, где слышен детский голос - это голос моей дочери. А также - посвящение 85-летию Вертинского, и "На проспекте 25 Октября".
Но хочу сказать еще несколько слов про "Третий Одесский". Там было много оригинальных песен - моих песен... "Вернулся-таки я в Одессу", "Скокарь", "Я родился на границе", "Сидели мы с Кирюхой", и еще несколько. Песни сразу стали популярны, в тот же год Костя Беляев спел некоторые из них в Одессе у Ерусланова. Между прочим, в первоначальном проекте этого концерта планировалось гораздо больше моих песен, но не удалось все осуществить... Осталась вот только тетрадка, в ней много сценариев - и осуществленных, и оставшихся планами; и тексты песен. Надо бы это опубликовать...
Кстати, Аркадий не мог правильно поймать мотив песни "Я родился на границе", пришлось мне петь с ним дуэтом, задавать тон.
- А где вы еще пели?
- Иногда подпевал Аркадию в гитарных концертах. И потом еще пел на некоторых. На концерте, посвященном 85-летию Вертинского, пел свою песню-вступление "Мы барды, менестрели..." И еще - на концерте "На проспекте 25 Октября". Организовывал я его вместе с Виктором Кингисеппом. Собрали музыкантов, а Аркадия нет и нет. Время идет, и пришлось мне самому начинать. Хотя первую песню "В этот вечер на проспекте..." должен был петь Аркадий. Вскоре и он явился... Вообще никакой. Положили его спать, так там и в концерте говорится - "Аркадию Северному, который спит за шкафом...". Проспался, и стал петь "Блины". Затянул ее минут на двадцать! Правда, в окончательную фонограмму она вошла урезанной. Вообще, с Аркадием стало трудно работать, он начал крепко пить... После 1976 года я его уже не записывал.
У нас в Ленпроекте собрался самодеятельный ансамбль, и я в нем участвовал. Играли джаз, но не записывались.
- А какое участие Вы принимали в организации "одесских гастролей" Северного?
- Аркадия с одесситами я не знакомил. Вот с Фредом Ревельсоном из Киева, - да, свел Аркадия я. А в Одессу Северный уехал не очень красиво. Маклаков подбил его на банальную кражу. Подослал к Набоке, известному питерскому коллекционеру, якобы насчет организации записи. И Северный спер у Набоки несколько дисков, а потом смылся в Одессу.
- Да, Коцишевский тоже рассказывал похожее... А что Вы скажете про то, как он описал Ваше бегство через границу?
- Да мало ли ерунды про меня рассказывали... Вот статья Якова Браславского - тоже всякая чушь написана. Причем написана так, как будто этот Браславский близко меня знал, а я про него в первый раз слышу. И Шелег - ходил, ходил, спрашивал, а в итоге написал отсебятину.
- Но теперь Вы можете все рассказать о себе сами. Вы же в Питере собираетесь осесть надолго?
- Да, в эмиграции, мне кажется, я уже достаточно реализовался. Теперь интереснее поработать здесь. Со временем я, конечно, расскажу и опубликую всю правду и о себе, и об Аркадии Северном.
- Спасибо, Рудольф Израилевич! Будем ждать. Всего Вам доброго!
- До скорой встречи!
Автор выражает глубокую признательность Владимиру Лузгину (Нью-Йорк) и Владимиру Шестерикову (Санкт-Петербург) за помощь в организации настоящей встречи.
© Дмитрий Петров, октябрь 2002 г., Санкт-Петербург.
Давным-давно, еще в советские времена, этот человек был для многих чем-то вроде героя старинных былин и мифов. То есть, вроде, он и существовал реально, но дела его тут уже обросли такой легендарщиной, что и сам он стал какой-то легендой. Уж и не верилось, что этот миф можно увидеть живьем. Да и как увидеть? - он и обитал уже на другой стороне планеты, для советского человека почти недоступной, - в Штатах...
Но - времена меняются. Штаты становятся ближе, а Рудольф Фукс снова ходит по Питеру...
И вот - этого персонажа героико-сюрреалистического эпоса Советских Времен можно теперь увидеть, и можно послушать из первоисточника рассказы о том легендарном времени...
Клуб питерских коллекционеров на углу Лермонтовского и Римского-Корсакова: комнатенки, кажется, пришли ничуть не изменившись прямо из шестидесятых. Ни малейшего признака нового времени - те же крашеные в непонятный цвет стены, канцелярские столы, допотопные лампы... Самое подходящее окружение для человека, который, можно сказать, сам когда-то делал дух этих чумовых шестидесятых... Единственным диссонансом смотрятся в этом клубе россыпи компактов, но Рудольф Израилевич стиль держит четко. У него - винил, фирмовые диски со старым рок-н-роллом. Только теперь их не надо прятать от ментуры...
НАЧАЛО СЛАВНЫХ ДЕЛ
- Рудольф Израилевич, так как же это все началось?
- Первая "слава" пришла ко мне в 1960 году, когда в "Смене" и в "Крокодиле" напечатали фельетоны про "нехороших людей", которые в Питере торгуют левыми дисками. Вот там и я удостоился быть пропечатанным... Да не просто так - про Руслана Богословского, который руководил всем этим делом, написали пару слов, а меня объявили не меньше, чем "идеологом": "Первый агент по сбыту - Рудька Фукс, студент вечернего Кораблестроительного института, в прошлом - сотрудник лаборатории "Русские самоцветы"... "Иное дело - Рудька Фукс. Он, как никак, интеллигент. И все, что он делает, может обосновать теоретически. По его авторитетному мнению, молодежи нужна новая духовная пища. Поэтому он не боится оставлять следов. Об этом ярко говорит его альбом, своеобразное евангелие рок-н-ролла".
Но мы тогда торговали не только рок-н-роллом. Даже в тех фельетонах перечислено:
"Предлагают: "Четыре зуба", "На Дерибасовской", "Дядя Зуй", "Вот как проходят нашей молодости дни"...
- Судя по этим фельетонам, уже тогда на "костях" были блатные песни. А что за исполнители?
- Исполнителей не знаю, к сожалению. Я тогда еще в записях не участвовал, только продавал эти пластинки. Это должен знать Руслан Богословский, его фирма делала эти записи. Я помню только Сержа Никольского... Их кстати, было два - Никольских. А потом и я стал писать - Аркадия Северного.
Познакомились мы случайно, его прислал ко мне Коля Браун - сын известного поэта Николая Брауна. А пришел ко мне Аркадий за "Лукой Мудищевым". Он пытался тогда изображать из себя опытного фарцовщика, и жаргон у него был соответствующий... Правда, фарцой он и впрямь занимался понемногу. А то, что он умеет петь, выяснилось случайно. У меня был магнитофон "Днепр", и я записал Аркадия просто для себя.
А вот потом на фирме Руслана, - правда, сам Руслан тогда мотал срок, - мы с Борисом Тайгиным и Виктором Смирновым, звукорежиссером, сделали запись Аркадия под "шумовой оркестр". Это было в 1963 году.
- Проясните, пожалуйста, что это за запись?
- Запись это та, где в начале говорят: "Эх, люблю блатную жизнь! А вот воровать боюсь". Сопровождение было - два баяна, и саксофон, кажется. Музыкантов я не знал, их привел Смирнов. Тогда мы и придумали Аркадию псевдоним "Северный", это тоже Витя предложил. Не Бог весть что, конечно, - у Аркадия и так была звучная фамилия, но он сам не хотел, чтоб она светилась, боялся... Вот так он и стал Аркадием Северным.
Мы близко подружились с Аркадием, он приходил ко мне домой, на Ропшинскую 25 почти каждую неделю и пел. Хотя это была коммуналка, соседи порой стучали в стену, могли и ментов вызвать. Но я его все равно часто записывал.
- Однако Михаил Шелег писал в своей книге, что после 1963 года Вы потеряли Аркадия из виду, и начали с ним работать только в конце 60-х... А сохранились ли те записи, которые Вы делали после 1963 года?
- Шелег заблуждается, ничего подобного я ему не говорил. А записи должны были сохраниться. Часть их я отдал Борису, не помню его фамилии. Он жил на набережной Макарова… Не знаю, жив ли он сейчас, во всяком случае, надо попытаться его найти. А вот другая часть записей пропала, наверное, безвозвратно. Дело в том, что когда я собирался уезжать в США, переправить ленты за бугор из Питера было невозможно. Свои записи оркестровых концертов Северного я отправил в Киев, а эти, ранние, отдал одному товарищу, который служил в Афганистане. Это было еще до афганской войны, у нас была большая дружба с Афганом, и там работало много наших специалистов. Этот товарищ возил в Афганистан холодильники, большими партиями. Вот в холодильнике и решили их переправить... И переправили! Но началась война, и все концы потерялись.
Перерыв в наших записях был только тогда, когда Аркадия призвали в армию. Долго он потом рассказывал про свои "вьетнамские подвиги"...
А в конце шестидесятых я познакомил Аркадия с Сергеем Маклаковым. Тут Шелег тоже напутал, никаким "левым" путем Маклаков на Аркадия не выходил. Маклаков тогда записал в исполнении Аркадия только "Луку Мудищева", других его записей той поры я не знаю. Сергей вообще был крепкий звукорежиссер, работяга, но вкуса-то особого у него не было. Никаких выдающихся программ он сочинить не мог, - вот и потом, в конце семидесятых под его "руководством" с Северным писалась чистая халтура. Я все-таки старался сделать похудожественнее...
ЛЕНИНГРАДСКИЙ "ОДЕССИТ"
- В конце шестидесятых Вы решили сделать с Северным знаменитые сценарные концерты. Как Вам пришла в голову такая мысль?
- У меня давно назревала идея сделать не просто записи блатных песен, а как-то их обыграть. Такая идея была просто востребована временем. Желание противостоять культуре официальной, с одной стороны; с другой - поддержать и поднять нашу подпольную, блатную... Аркадий, с его уникальной манерой исполнения, для этого подходил как нельзя лучше. Но, надо сказать, что сам Аркадий знал не так уж много песен, и, в основном, больше студенческих, дворовых, а не блатных. Когда мы начали записываться, я стал подбирать для Аркадия песни из своей коллекции. Коллекцию я собирал еще с юности, мне тогда попали в руки настоящие лагерные песенники. Потом и сам сочинял кое-какие... И вот, наконец, созрели эти "литературно-музыкальные" композиции. Только это был не конец 60-х, первую мы сделали в 1972 году.
- У Георгия Толмачева?
- Нет! Это Шмагин чего-то напутал. Толмачев много писал Высоцкого, это верно, но Северного я записывал у себя. На Ропшинской, а потом на улице Типанова - на квартире моей жены.
А сочинял я эти сценарии... На ходу сочинял, в автобусах, придет какая-то мысль в голову - запишу. На кульмане писал, на работе - в "Ленпроекте"...
- И Вы сделали из Северного легендарного "старого одессита"...
- Да! Так я и задумывал. Сказать честно - я хотел сделать певца немножко в противовес Высоцкому. Чтоб и у нас в Питере была такая значительная фигура. Но в поэтическом плане с Высоцким тягаться было просто невозможно, поэтому я и старался сделать певца на колорите. Северному это удалось блестяще!
Аркадий вообще был артистом от Бога, именно гением импровизации. Любую свою оговорку, ошибку в песне он мог так на ходу обыграть, что потом послушаешь - и кажется, что так и должно было быть изначально! А ошибался он часто, потому что пел все время с листа, первый раз видя текст. Но что удивительно - нужную интонацию песни всегда схватывал правильно! Это талант, конечно...
Ну, и сценарии мне удались. В основном я все это выдумал, и кое-какие песни дописал. Вот, например, "Йозель". Именно Йозель, а не Йозеф, как стали потом петь. Так звали дядю моей жены. И мозоль у него была, и все об нее спотыкались. Вот я про это и сочинил песню. А изначально я знал с детства только припев "С добрым утром, тетя Хая". Северный спел эту песню про Йозеля, а потом, слышу - кто-то к этой песне дописал еще куплеты, и поют ее в ресторанах. Уже недавно, в Нью-Йорке, я решил замкнуть эту тему, и дописал еще один куплет, где Йозель уже попал на Брайтон. Хотя, может быть, кто-то еще и продолжит... Песня действительно стала народной.
"ОДЕССКИЕ" ТАЙНЫ.
- А как Вы начали в семидесятых делать оркестровые концерты?
- Первый мы сделали году в 1973-м. Был такой аккордеонист Костя, он собрал музыкантов, и я записал ту же блатную классику в исполнении Аркадия уже под ансамбль. За фоно сидел Саша Резник - очень сильный музыкант, он тогда играл в оркестре в ресторане "Астория". А вскоре этот Костя-аккордеонист погиб, и тогда записали концерт его памяти. Но на этот концерт, и на все следующие, музыкантов собирал не я, а Владимир Ефимов. Состав оказался очень удачный, ведь репетировать было некогда, но ребята были профессионалы, и с ходу делали сложные и красивые аранжировки.
- Значит, "Памяти Кости-аккордеониста" был первым? Вернее, вторым, - после того, что был с самим Костей? Внесите, ясность, пожалуйста, - какой же концерт надо называть "Первым Одесским"?
- Значит, так. Когда писали концерт с Костей, никто не думал, какое будет продолжение у этого дела, и никак его не назвали. Можно называть его "нулевым". Потом был "Памяти Кости" - первый. Потом - тот, где звучит "Ну что ж ты меня не узнал, что ли? Я же ж Аркадий Северный!". Это - второй. Не знаю, почему его обзывают "Первым". Правда, тогда мы их еще не нумеровали. Только когда стали делать третий концерт, его уже прямо и назвали "Третьим".
- Значит, получается, общепринятый "Первый" - это второй? А почему на нем нигде не упоминается название "Четыре брата и лопата", которое уже было у ансамбля на концерте "Памяти Кости"? Может, поэтому его и считают более ранним?
- Не знаю, я старался, чтоб название ансамбля везде было озвучено. Вполне вероятно, что кто-то просто вырезал этот кусок при перезаписи. Непорядочных людей и тогда хватало...
Многие, кстати, интересуются - откуда такое веселое название? Я его взял из какого-то старого одесского анекдота.
- Расскажите подробнее про этот "Первый-Второй Одесский". Шелег писал, что это записывалось в два сеанса, был первый дубль - репетиция, запись которого, вроде, никто никогда не встречал... Однако в нынешних фонограммах все же заметны два блока, несколько с разной оркестровкой. Ударник там звучит по-разному, "бэк-вокал" появляется...
- Нет, писали все за один раз, в актовом зале Ленпроекта. В феврале 1975-го. В этом зале акустика была довольно приличная, и рояль неплохой. Мой хороший знакомый, заведующий радиорубкой Леня Вруцевич, обеспечил аппаратурой, и запись прошла на высоком уровне. Насчет ударника даже не знаю... Помню, что на один из этих ленпроектовских концертов ударник вообще не пришел, и Аркадий отбивал ритм по газете. А писали этот концерт на три магнитофона, - Ефимов на "Яузу", я - на "Днепр-11", а Вруцевич - на "Тембр", студийный магнитофон. Длительность ленты у всех была разная, получились разные варианты. В дальнейшем, вероятно, при перезаписи делали и разные компоновки... Вот "Пропил Ванька" вообще пропал в тех фонограммах, что ходили по Союзу. Я его выпустил в Нью-Йорке на сборном диске.
А "бэк-вокал" - это что? - те идиотские реплики по ходу песен? Это Ефимов старался, портил фонограмму. Правда, портил он только свою, ведь это и записалось только на его ленту.
- Но все равно остаются неясности! Можно услышать там и третий "блок" - в самом конце появляется электрогитара - в песне "Постой, паровоз". А после нее - идет песня "Клен" под ту же гитару, правда, этот "Клен" сохранился только в фонотеке Игоря Ефимова в Киеве. Может, был все-таки дополнительный сеанс? Давайте уже раскроем все "одесские" тайны!
- Действительно, был "Клен"! Не думал, что он еще где-то сохранился... Но дополнительных сеансов не было, это фантазии уже...
- Но там же была не студия, и писали Вы все чёсом... Гитара лежала с самого начала подключенной, а усилитель - настроенным, дожидаясь последних песен?
- А что тут особенного? Рабочий момент... На гитаре играл скрипач Сема, я помню, как забирал у него скрипку, и подавал гитару. Так и играли. Я бы и сам сыграл, но я мог только на ритме, соло у меня не очень получалось.
Откуда ж я знал, что через тридцать лет это будет предметом научных исследований? Знал бы - обязательно нумеровал концерты, начиная с Костиного. А так начали только с Третьего.
Так мы и писали в Ленпроекте эти одесские концерты, всего их было четыре.
- Считая "Нулевой"?
- Нет, я же сказал, его никак не считали!
- Вот это да! Значит, кроме "Памяти Кости", "Второго-Первого", и "Третьего" был еще один Одесский концерт, которого ни у кого нет?
- Об этом, пожалуй, Валентин Шмагин расскажет толковее. У меня сейчас каталогов нет.
- Так не с него ли обломок - эти песни под электрогитару?
- Нет, вряд ли. Все это было на втором концерте, в том числе и гитара!
- А как же этот великолепный проект вдруг прекратился?
- Причина была банальная и трагическая. Погиб в автокатастрофе Леня Вруцевич, и больше мы не могли делать записи в "Ленпроекте".
НЕСОСТОЯВШИЙСЯ РОКЕР
- Вы еще работали с Северным в дальнейшем? Расскажите про другие свои проекты...
- Самый грандиозный проект состоял в том, что я познакомил Северного с Жорой Ордановским и его рок-группой "Россияне". Я писал тогда для "Россиян" текст рок-оперы. Северный спел с ними пару песен, и получилось это настолько великолепно - мурашки по коже! Но запись не удалась, это было в какой-то котельной, акустики никакой. Я пригласил на эту запись Сергея Маклакова, так он просто плюнул на все, и уехал. Я еще побился немного, но ничего не получилось...
Кстати, никакой конфронтации с Маклаковым у меня тогда не было. Я всегда приглашал его на свои записи. А потом я организовал еще несколько концертов Северного с братьями Жемчужными. Вот тот, где слышен детский голос - это голос моей дочери. А также - посвящение 85-летию Вертинского, и "На проспекте 25 Октября".
Но хочу сказать еще несколько слов про "Третий Одесский". Там было много оригинальных песен - моих песен... "Вернулся-таки я в Одессу", "Скокарь", "Я родился на границе", "Сидели мы с Кирюхой", и еще несколько. Песни сразу стали популярны, в тот же год Костя Беляев спел некоторые из них в Одессе у Ерусланова. Между прочим, в первоначальном проекте этого концерта планировалось гораздо больше моих песен, но не удалось все осуществить... Осталась вот только тетрадка, в ней много сценариев - и осуществленных, и оставшихся планами; и тексты песен. Надо бы это опубликовать...
Кстати, Аркадий не мог правильно поймать мотив песни "Я родился на границе", пришлось мне петь с ним дуэтом, задавать тон.
- А где вы еще пели?
- Иногда подпевал Аркадию в гитарных концертах. И потом еще пел на некоторых. На концерте, посвященном 85-летию Вертинского, пел свою песню-вступление "Мы барды, менестрели..." И еще - на концерте "На проспекте 25 Октября". Организовывал я его вместе с Виктором Кингисеппом. Собрали музыкантов, а Аркадия нет и нет. Время идет, и пришлось мне самому начинать. Хотя первую песню "В этот вечер на проспекте..." должен был петь Аркадий. Вскоре и он явился... Вообще никакой. Положили его спать, так там и в концерте говорится - "Аркадию Северному, который спит за шкафом...". Проспался, и стал петь "Блины". Затянул ее минут на двадцать! Правда, в окончательную фонограмму она вошла урезанной. Вообще, с Аркадием стало трудно работать, он начал крепко пить... После 1976 года я его уже не записывал.
У нас в Ленпроекте собрался самодеятельный ансамбль, и я в нем участвовал. Играли джаз, но не записывались.
- А какое участие Вы принимали в организации "одесских гастролей" Северного?
- Аркадия с одесситами я не знакомил. Вот с Фредом Ревельсоном из Киева, - да, свел Аркадия я. А в Одессу Северный уехал не очень красиво. Маклаков подбил его на банальную кражу. Подослал к Набоке, известному питерскому коллекционеру, якобы насчет организации записи. И Северный спер у Набоки несколько дисков, а потом смылся в Одессу.
- Да, Коцишевский тоже рассказывал похожее... А что Вы скажете про то, как он описал Ваше бегство через границу?
- Да мало ли ерунды про меня рассказывали... Вот статья Якова Браславского - тоже всякая чушь написана. Причем написана так, как будто этот Браславский близко меня знал, а я про него в первый раз слышу. И Шелег - ходил, ходил, спрашивал, а в итоге написал отсебятину.
- Но теперь Вы можете все рассказать о себе сами. Вы же в Питере собираетесь осесть надолго?
- Да, в эмиграции, мне кажется, я уже достаточно реализовался. Теперь интереснее поработать здесь. Со временем я, конечно, расскажу и опубликую всю правду и о себе, и об Аркадии Северном.
- Спасибо, Рудольф Израилевич! Будем ждать. Всего Вам доброго!
- До скорой встречи!
Автор выражает глубокую признательность Владимиру Лузгину (Нью-Йорк) и Владимиру Шестерикову (Санкт-Петербург) за помощь в организации настоящей встречи.
© Дмитрий Петров, октябрь 2002 г., Санкт-Петербург.
