Сергей Бодаговский: «Несвободы горький океан...»
"Когда в лагере я по ночам писал свои стихи, мне оставалось сидеть еще 7 лет. Я не верил, что у меня хватит терпения и когда-нибудь я, все-таки, освобожусь, и эти стихи будут изданы. Я отсылал их домой, чтобы частичка моей души, в которую я промокал в муках рождавшиеся строки, осталась у моих близких. Чтобы мои дочери и внуки, которых я, быть может, и не увижу, узнали обо мне не по рассказам. Поэтому, если и есть какие-то моменты, как вы говорите, «лукавства», то только в мелочах…"
На днях я познакомилась с творчеством Сергея Бодаговского. И у меня возникло непреодолимое желание увидиться с ним и узнать так ли он интересен как его поэзия.
После прочитанных стихов размещенных на недавно открывшемся сайте www.bodagovsky.ru я чувствовала, что c этим человеком будет интересно поговорить, задать вопросы нахлынувшие после знакомства с его книгой «Несвободы горький океан...».
Перед встречей я набросала вопросы, надеясь на импровизацию во время диалога, и не ошиблась. Вот что получилось из нашего разговора.
• Можно ли полностью верить вашему творчеству или вы где-то слукавили?
— Когда в лагере я по ночам писал свои стихи, мне оставалось сидеть еще 7 лет. Я не верил, что у меня хватит терпения и когда-нибудь я, все-таки, освобожусь, и эти стихи будут изданы. Я отсылал их домой, чтобы частичка моей души, в которую я промокал в муках рождавшиеся строки, осталась у моих близких. Чтобы мои дочери и внуки, которых я, быть может, и не увижу, узнали обо мне не по рассказам. Поэтому, если и есть какие-то моменты, как вы говорите, «лукавства», то только в мелочах…
• Что было для вас самым сложным во время заключения и что после освобождения?
— Так и не смог смириться с тем, что законы страны, в которой я жил – несправедливы и бесчеловечны. Сложно было смириться с тем, что ничего ни у кого конкретно не украв, никого не убив, никого не изнасиловав и не съев, я в самом расцвете сил был на пятнадцать лет удален с поля, на котором продолжалась жизнь…
А после освобождения самым сложным было снова входить в эту самую жизнь. Мне крупно повезло, что рядом всегда были близкие, которые меня любили и всячески помогали. Помню, на второй после приезда домой день, мы со старшей сестрой Ниночкой пошли к ее знакомым, жившим в нашем районе. На перекрестке нам нужно было перейти через проспект. Мы стояли и ждали нужный свет светофора, а я лихорадочно вспоминал, на какой же свет надо переходить. Но так и не вспомнил и пошел лишь тогда, когда понявшая все сестра, взяла меня за руку и, как слепого, повела через дорогу…
• Что вам помогало во время заключения сохранять свой внутренний мир?
— Ну, во-первых, это, наверное, эгоизм, самолюбие. Я себя слишком любил, чтоб вот так взять и потерять… Очень помогли книги. В то время на присланные из дома деньги нельзя было отовариваться в лагерном ларьке продуктами. Согласно закону, нужно было их заработать самому и никак иначе. А у меня зарплата уходила на алименты — 33 процента плюс задолженность за те два года, что просидел в тюрьме. То есть, с заработанных мной 120 рублей, с меня высчитывали 50% алименты. Оставшаяся половина делилась пополам, — это шло «хозяину» (я так понимаю, на счет УИНа). С оставшейся четвертинки 50% высчитывали на погашение иска, который, по ценам 82-го года, составлял 1 млн. 147 тысяч рублей и двадцать копеек. То есть, в два раза больше, чем у всего полуторатысячного контингента лагеря. Я как-то подсчитал, что если я буду выплачивать даже по 50 рублей в месяц, то мне необходимо прожить больше тысячи лет. Это меня ужасно развеселило, так как, будучи человеком порядочным, не уплатив долг, умереть, я просто не имею права. То есть, «красные» сделали меня бессмертным… Так вот, после всех вычетов, оказывалось, что не хватало на питание, деньги на которое, высчитывалось с зековских заработков (где-то 12-13 рублей в месяц). В общем, они меня кормили, как бы себе в убыток. А на лицевой счет заработанные деньги все никак не падали. А те, что мне присылали из дома, можно было использовать лишь на выписку литературы. Надо сказать, что научившись читать в шесть лет, я это дело очень полюбил. Перечитал всю домашнюю библиотеку и солидные библиотеки всех своих приятелей. Был записан сразу в три — в школьную, детскую городскую и библиотеку Дома пионеров, так как давали только по две книги в неделю, а мне нужно было больше. Порой, уже в шестом классе, убежав с ненавистной физики, я забирался в школьный сад и расположившись где-нибудь в укромном уголке, читал. Причем, читал бессистемно, практически, все книги, показавшиеся любопытными после визуального осмотра. Так вот, на присланные мне в лагерь деньги, я выписывал 15 толстых литературно-художественных журналов. Это были: «Роман-газета», «Октябрь», «Новый мир», «Знамя», «Звезда», «Современник», «Иностранная литература», «Сибирские огни», «Дружба народов», «Подвиг», «Человек и закон», казахстанский «Простор» и узбекская «Звезда Востока», латышкая «Даугава» и белорусский «Неман». Журналы тогда приносили довольно регулярно. Но, чтобы не попасть в цейтнот, мне необходимо было прочитывать журнал не дольше, чем за два дня. Чем я, собственно, и занимался. Брал журналы на работу и, наладив свой токарный полуавтомат, читал, причем и публицистику. Кроме журналов я выписывал еще пять газет. Кроме «Литературной газеты», остальные исключительно из-за кроссвордов. Не помню, кажется в «Крокодиле» прочел такую фразу: «обменявшись мыслями с дураком, чувствуешь себя обманутым…». Так вот, чтобы не тратить время даром, я предпочитал через журналы общаться с «умными» людьми. Нет у меня, конечно же, был определенный круг приятелей, с которыми мы общались, периодически обсуждали те или вопросы, новости, но большую часть времени я, все-таки, читал. Это помогало мне и отвлечься и узнать что-то новое… Извините, разговорился…
• Какие испытания в жизни были самыми тяжелыми?
— Ну, наверное, это арест на взлете, в 28 лет и, конечно, трагический уход из жизни двух моих сестер и брата, смерть папы и, недавняя, мамы…
• Что по-вашему главное в жизни мужчины?
— Если говорить о духовной составляющей, то думаю, что не только для мужчины, но и для человека вообще, главное — реализовать свой творческий потенциал и ощутить себя реальной личностью. Не важно в чем, может быть, это будет огранка ваших лучших творений — детей, если вы себя, к примеру, не нашли. Ну, а если опуститься на землю, то главное, это, конечно, достаточно зарабатывать, чтобы иметь возможность заниматься этой самой огранкой, спокойно.
• По какому принципу отбирались стихи для будущих песен ?
Никакого особого принципа при подборе не было. Просто есть стихи, которые поются изначально. Есть такие, которые я видел песнями сразу. К примеру, «Ложка». Эту историю мне рассказал мой приятель, с которым это все приключилось, ну а я потом сделал из нее песню…
• Многие ваши стихи отражают неимоверные страдания. Хотелось бы узнать, как писались эти стихи? В частности, «Без наркоза»...
Ну, это, как бы, проекция на мою жизнь, с ее идиотскими виражами, и благоглупостями, которыми она была, я бы сказал, перенасыщена. Плюс те душевные страдания, к которым все это привело, искреннее сожаление… и, собственно, бездарный конец. В общем, я тогдашний представлял себя сегодняшнего и, как мне кажется, сильно «пересолил на миноре»…
• Часто ли случалось идти на сговор со своей совестью?
— Я, увы, не ангел. На протяжении всей жизни мы делаем это достаточно часто, и, естественно, подводим под это дело определенный фундамент. В противном случае, жизнь была бы пыткой во времени…
• Что вы хотели бы приобрести и, чего бы не хотели лишиться?
— Вообще, я хотел бы создать себе творческую обстановку. То есть, возможность серьезно заниматься литературой. Понимаете, у меня не получается писать в перерывах между зарабатыванием денег. Для сосредоточения мне нужна определенная обстановка. А вот моя жена считает, что я подвожу фундамент под свою лень. Полемизируем…
Если говорить о лишениях, то самое страшное для меня — потерять самоуважение. И, конечно же, я не хотел бы лишиться родных и близких мне людей. Это если смотреть глобально. А в частности, очень боюсь лишиться водительских прав…
• Приходилось ли вам бороться с искушениями?
— О каких искушениях идет речь? Взяток мне, увы, никогда не давали, поэтому, я не знаю, как бы я с этим боролся. Я не чревоугодник. Никого не убивал и, вы не поверите, — не хочу этого делать. Властью и славой жизнь меня тоже, как-то не баловала, поэтому, как бы я в себе с этим боролся, я не знаю…
• А как вы относитесь к работе журналистов гоняющихся за «горяченьким», к последующим скандалам. Вы ведь тоже журналист и, наверняка, сталкивались с дилемой сделать материал интересным или не создавать окружающим проблем.
— Да я занимаюсь журналистикой, хотя считаю ее не второй, а первой древнейшей профессией, поэтому очень себя за это не люблю. Но я не могу строить дома и делать интернет-сайты, не хочу, да уже, наверное, и не смогу таскать чьи-то мешки и копать ямы. Поэтому, как и все лентяи, я пошел по пути наименьшего сопротивления и делаю то, что уже могу. Если бы я занялся журналистикой в 25 лет, то мне это, скорее всего, понравилось бы. Сегодня же я это делаю на автомате, стараясь никому не создавать проблем, потому, что я уверен, что даже если вы победите ветряную мельницу, ничего не изменится, так как уродлива сама система, переделать которую у меня не хватит ни сил, ни времени. И, как мне подсказывает лагерный опыт, создавая людям проблемы, извините за высокий стиль, — вы стреляете в свое будущее. Так мне кажется…
• Ваше отношение к фестивалям авторской песни. Нуждаются ли они в преобразованиях или должны проводиться в старых традициях.
— Я не могу оценить значение фестивалей авторской песни, так как был только на двух фестивалях. Один был летом 1996-го года. Он проходил в Теберде, назывался «Горные вершины» и был посвящен памяти Юрия Визбора. Там есть прекрасное горное озеро, в котором по легенде утопилась девушка, которую отдавали замуж за нелюбимого. Возле берега была сооружена сцена в форме гитары. Собралось нас человек пятьдесят поющих «разгильдяев», я занял третье место, а первое, известный тогда только в своем Ставрополье – Тимур Шаов. Мне запомнилась его экзотическая фамилия и прекрасные песни. Председателем жюри на том фестивале был друг Визбора, режиссер, поэт, альпинист Борис Вахнюк, он еще подарил мне свой сборник стихов. Когда, выйдя на сцену я начал петь, оказалось, что усиленный динамиками голос, отразившись от окружающих гор, эхом возвращается назад. Подзвучки, которая должна стоять на сцене не было и это эхо очень сильно мешало. Но потом я приноровился и на другой день выступая в гала-концерте, чувствовал себя гораздо увереннее. Ну, что сказать? Было очень весело и интересно.
Года через два я был на фестивале в том же регионе, но в Домбае. Если первый раз я поехал по своей инициативе, то второй раз меня послали от минкультуры республики. Там я тоже вошел в пятерку лучших, участвовал в гала-концерте. В общем, было здорово. Если будет возможность, то обязательно съезжу куда-нибудь еще.
• Как вы представляете свою жизнь в идеале?
— Вопрос непростой и где-то даже неожиданный. Наверное, это возможность делать то, что хочешь, без оглядки на финансовый момент. Ты творишь, путешествуешь, общаешься с интересными людьми, узнаешь что-то новое…
• Как вы видите дальнейшую судьбу русского шансона?
— Вопрос достойный мэтра, а я всего лишь обычный человек, периодически берущий в руки гитару. Ну, шансон, наверняка, будет изменяться, думаю, что качественно улучшится уровень стихов и общекультурный уровень предлагаемого материала.
Беседовала Алена Смирнова, Москва, 17 августа 2007г.
