Эмиль Крупник: «Социальный невроз»
Эмиль Крупник, поэт, шансонье, журналист
Мой дед исключительно классику признавал музыкой. Так же воспитывал и меня.
Но в моем детстве одесские незамысловатые песенки звучали из каждого второго окна – поэтому я люблю и блатняк.
Сегодня такие песни называют музыкой в стиле шансон. Жанр этот произошел от городского романса начала ХХ века. Во второй половине столетия романс разделился на бардовскую (авторскую) песню, русский рок и русский шансон. Шансон (девичья фамилия – «блатняк») – три аккорда, «Мурка-тюрьма-зима-Колыма». Но тогда, в удушливой застойной атмосфере тотальных запретов, от него пахло волей. Этот запах – свободы, раскованности – способствовал феноменальной распространенности блатных песен в 70-е. «Интеллигенция поет блатные песни», – писал тогда Евтушенко и был прав. Высоцкий, Северный, Розенбаум, Галич – это была интеллигентская фронда, игра, стилизация. Поэтому с тех пор я люблю эти песни и сам с удовольствием их сочиняю.
Впервые мои блатные тексты профессионально спел тонкий израильский музыкант, роскошный вокалист Владимир Файер – интеллигентный сын театрального артиста и учительницы из Барнаула. В 2002 году наш совместный «блатняцкий» альбом «Воля» издала московская фирма звукозаписи «Артель «Восточный ветер». Благодаря ему мы прославились и попали в «Энциклопедию русского шансона».
Мы же просто веселились, стилизовались, как когда-то Высоцкий и Розенбаум. Сидели на Ближнем Востоке, курили свои кальяны.
И понятия не имели, что на бывших наших родинах этот жанр стал презираем интеллигенцией как несовместимый с истинной эстетикой и культурой...
В последнее время некоторые индивиды проявляют жутко агрессивное неприятие блатняка: вполне безобидные стёбные стилизации вызывают совершенно неадекватные реакции.
Несколько месяцев назад одна из наших с Файером песен прозвучала в популярном сериале «Сваты-5». Там молодой человек в лагере отдыха хотел признаться девушке в любви и договорился в радиорубке, что в момент признания включат ее любимую лирическую песню. Включили по ошибке наш блатняк. Девушка отвесила парню оплеуху и гордо удалилась. Вот один из типичных комментариев на интернет-форумах:
«Так в чем прикол, Миля??? В блатняке, который опустили ниже плинтуса в «Сватах»?»
Странно. Советская власть жестко и категорически запрещала блатняк. Но некоторые песни прорывались на экран – там их как бы «опускали»! Предполагалось, что это жесткая сатира. «Постой, паровоз» – поет герой Никулина, дебильный бандит и жулик по кличке Балбес. «Мурку» – играет Шарапов на фоно, в логове банды – балдеет дебильный бандит-урод Промокашка. Он же, Промокашка, когда его скручивают менты, орет блатную песню «А на черной скамье, на скамье подсудимых» и т. п.
Однако каждое появление такой песни на экране приводило к всплеску популярности в народе и среди интеллигенции как самой песни, так и жанра в целом. Тогдашний передовой интеллигент в жизни не сказал бы на кухне: «Фу, какой позор петь «Постой, паровоз»... Как его в кино опустили...» Тот, кто так говорил, автоматически считался ретроградом и отсталым совком.
Совка давно нет, свобода – почти полная (во всяком случае, эстетическая), а реакция на блатняк – просто мечта советских идеологов. Вот уж они бы расчувствовались и возгордились – не напрасно, мол, пропагандировали отвращение, не прошло даром...
Похоже, речь идет о некоем социальном неврозе.
В 1984 году появились блатные записи Александра Новикова из Свердловска. Почти сразу же против него сфабриковали дело – по продаже якобы самодельных звуковых колонок. Барда посадили в тюрьму. А в перестройку – начиная с 1987 года – «Комсомольская правда» развернула кампанию за его оправдание и освобождение. В защиту Новикова и его блатняка выступала передовая интеллигенция, известные писатели, музыканты, художники. В результате в 1990-м он вышел на свободу – уважаемым и знаменитым творцом.
Интересно, если сегодня в России или в Украине автора или исполнителя блатных песен посадят, к примеру, за подделку документов или невозврат кредита какой-нибудь припаяют, неуплату налогов – найти ведь можно что угодно, все понимают, – будет ли демократическая, либеральная медиатусовка яростно и публично бороться за его освобождение? Вопрос риторический абсолютно...
Когда 10 лет назад наш с Файером альбом начал продаваться в Москве, торговцы неофициально говорили нам: ваш диск туго расходится, потому что у нас опять начинаются гонения на блатняк. Пытаются, мол, сворачивать демократию, уже не во всех киосках звукозаписи можно громко включать песни, если они про тюрьму, зону и т. п.
Возможно, так и было, а возможно, продавцы врали. Однако эти запретные меры если и пытались применяться, то в корне отличались от похожих советских. Инициатива прижать блатняк шла не от властей, против народного желания, как было при совке. Теперь власти, наоборот, шли навстречу народному желанию. А народу блатняк стал напоминать о беспределе 90-х, бандитизме и массово пережитом животном страхе – за жизнь, за детей, за будущее.
Потому что в эти самые 90-е бандюки были хозяевами жизни и заказывали себе музыку. Она звучала во всех эфирах, кабаках, на всех базарах. Причем этим блатным не очень-то и по душе были интеллигентские стилизации старых авторов: актерство Высоцкого, музыка и юмор Розенбаума, приколы Новикова, откровенный стеб Токарева. Сначала удовлетворялись этим, а потом спрос породил иное предложение – появился новый блатняк, который, собственно, и назвали «русским шансоном».
Основное отличие: в старых песнях соблюдалась дистанция, отстраненность. То есть за персонажем – бандитом ли, вором ли, хулиганом – всегда незримо ощущался интеллигентный ироничный автор. В новой волне – вор и бандюк запел сам по себе и своим голосом. Сравните, к примеру, Токарева «Люську-хулиганку» и песню группы «Беломорканал» «Поворуем!».
Я бы назвал новый шансон «поп-блатняком». От старого («бард-блатняка») он отличается тем, чем и попсовая песенная лирика отличается от высокой поэзии о любви. Бесчисленные группы – все эти беломорканалы, воровайки, бутырки, всякие иваны московские, жени кемеровские – кабацкие лабухи, выпевающие хриплыми голосами примитивные неряшливые тексты, где в отвратительную рифму прославляются бандюки, воры и их «марухи».
Вот народ и взбунтовался. Справедливо, в принципе. Но, как водится у нас, с водой выплеснули и ребенка. Категорическое неприятие блатняка обществом 10-х годов распространилось и на авторов старой школы, и на их современных последователей.
Специально для газеты ВЗГЛЯД
7 августа 2012
Но в моем детстве одесские незамысловатые песенки звучали из каждого второго окна – поэтому я люблю и блатняк.
Сегодня такие песни называют музыкой в стиле шансон. Жанр этот произошел от городского романса начала ХХ века. Во второй половине столетия романс разделился на бардовскую (авторскую) песню, русский рок и русский шансон. Шансон (девичья фамилия – «блатняк») – три аккорда, «Мурка-тюрьма-зима-Колыма». Но тогда, в удушливой застойной атмосфере тотальных запретов, от него пахло волей. Этот запах – свободы, раскованности – способствовал феноменальной распространенности блатных песен в 70-е. «Интеллигенция поет блатные песни», – писал тогда Евтушенко и был прав. Высоцкий, Северный, Розенбаум, Галич – это была интеллигентская фронда, игра, стилизация. Поэтому с тех пор я люблю эти песни и сам с удовольствием их сочиняю.
Впервые мои блатные тексты профессионально спел тонкий израильский музыкант, роскошный вокалист Владимир Файер – интеллигентный сын театрального артиста и учительницы из Барнаула. В 2002 году наш совместный «блатняцкий» альбом «Воля» издала московская фирма звукозаписи «Артель «Восточный ветер». Благодаря ему мы прославились и попали в «Энциклопедию русского шансона».
Мы же просто веселились, стилизовались, как когда-то Высоцкий и Розенбаум. Сидели на Ближнем Востоке, курили свои кальяны.
И понятия не имели, что на бывших наших родинах этот жанр стал презираем интеллигенцией как несовместимый с истинной эстетикой и культурой...
В последнее время некоторые индивиды проявляют жутко агрессивное неприятие блатняка: вполне безобидные стёбные стилизации вызывают совершенно неадекватные реакции.
Несколько месяцев назад одна из наших с Файером песен прозвучала в популярном сериале «Сваты-5». Там молодой человек в лагере отдыха хотел признаться девушке в любви и договорился в радиорубке, что в момент признания включат ее любимую лирическую песню. Включили по ошибке наш блатняк. Девушка отвесила парню оплеуху и гордо удалилась. Вот один из типичных комментариев на интернет-форумах:
«Так в чем прикол, Миля??? В блатняке, который опустили ниже плинтуса в «Сватах»?»
Странно. Советская власть жестко и категорически запрещала блатняк. Но некоторые песни прорывались на экран – там их как бы «опускали»! Предполагалось, что это жесткая сатира. «Постой, паровоз» – поет герой Никулина, дебильный бандит и жулик по кличке Балбес. «Мурку» – играет Шарапов на фоно, в логове банды – балдеет дебильный бандит-урод Промокашка. Он же, Промокашка, когда его скручивают менты, орет блатную песню «А на черной скамье, на скамье подсудимых» и т. п.
Однако каждое появление такой песни на экране приводило к всплеску популярности в народе и среди интеллигенции как самой песни, так и жанра в целом. Тогдашний передовой интеллигент в жизни не сказал бы на кухне: «Фу, какой позор петь «Постой, паровоз»... Как его в кино опустили...» Тот, кто так говорил, автоматически считался ретроградом и отсталым совком.
Совка давно нет, свобода – почти полная (во всяком случае, эстетическая), а реакция на блатняк – просто мечта советских идеологов. Вот уж они бы расчувствовались и возгордились – не напрасно, мол, пропагандировали отвращение, не прошло даром...
Похоже, речь идет о некоем социальном неврозе.
В 1984 году появились блатные записи Александра Новикова из Свердловска. Почти сразу же против него сфабриковали дело – по продаже якобы самодельных звуковых колонок. Барда посадили в тюрьму. А в перестройку – начиная с 1987 года – «Комсомольская правда» развернула кампанию за его оправдание и освобождение. В защиту Новикова и его блатняка выступала передовая интеллигенция, известные писатели, музыканты, художники. В результате в 1990-м он вышел на свободу – уважаемым и знаменитым творцом.
Интересно, если сегодня в России или в Украине автора или исполнителя блатных песен посадят, к примеру, за подделку документов или невозврат кредита какой-нибудь припаяют, неуплату налогов – найти ведь можно что угодно, все понимают, – будет ли демократическая, либеральная медиатусовка яростно и публично бороться за его освобождение? Вопрос риторический абсолютно...
Когда 10 лет назад наш с Файером альбом начал продаваться в Москве, торговцы неофициально говорили нам: ваш диск туго расходится, потому что у нас опять начинаются гонения на блатняк. Пытаются, мол, сворачивать демократию, уже не во всех киосках звукозаписи можно громко включать песни, если они про тюрьму, зону и т. п.
Возможно, так и было, а возможно, продавцы врали. Однако эти запретные меры если и пытались применяться, то в корне отличались от похожих советских. Инициатива прижать блатняк шла не от властей, против народного желания, как было при совке. Теперь власти, наоборот, шли навстречу народному желанию. А народу блатняк стал напоминать о беспределе 90-х, бандитизме и массово пережитом животном страхе – за жизнь, за детей, за будущее.
Потому что в эти самые 90-е бандюки были хозяевами жизни и заказывали себе музыку. Она звучала во всех эфирах, кабаках, на всех базарах. Причем этим блатным не очень-то и по душе были интеллигентские стилизации старых авторов: актерство Высоцкого, музыка и юмор Розенбаума, приколы Новикова, откровенный стеб Токарева. Сначала удовлетворялись этим, а потом спрос породил иное предложение – появился новый блатняк, который, собственно, и назвали «русским шансоном».
Основное отличие: в старых песнях соблюдалась дистанция, отстраненность. То есть за персонажем – бандитом ли, вором ли, хулиганом – всегда незримо ощущался интеллигентный ироничный автор. В новой волне – вор и бандюк запел сам по себе и своим голосом. Сравните, к примеру, Токарева «Люську-хулиганку» и песню группы «Беломорканал» «Поворуем!».
Я бы назвал новый шансон «поп-блатняком». От старого («бард-блатняка») он отличается тем, чем и попсовая песенная лирика отличается от высокой поэзии о любви. Бесчисленные группы – все эти беломорканалы, воровайки, бутырки, всякие иваны московские, жени кемеровские – кабацкие лабухи, выпевающие хриплыми голосами примитивные неряшливые тексты, где в отвратительную рифму прославляются бандюки, воры и их «марухи».
Вот народ и взбунтовался. Справедливо, в принципе. Но, как водится у нас, с водой выплеснули и ребенка. Категорическое неприятие блатняка обществом 10-х годов распространилось и на авторов старой школы, и на их современных последователей.
Специально для газеты ВЗГЛЯД
7 августа 2012
