Сергей Наговицын: «Все не в пользу жизни»
Я не могу назвать его Серегой: всего один раз по телефону слышал его голос, кассеты не в счет. Мы договорились с ним о том, что в следующий его приезд в Москву встретимся, поговорим для этой главы. Он должен был живым в ней появиться. Теперь поздняк метаться: жизнь - не компьютер; "мышку" за хвост дернув, не воротишь ее. И оказалось: двум смертям в одной книге - бывать.
Дальше было б, наверное, так, если б по человечеству:
...Мы (Полотно, Круг, "Амнистия", Игорь Герман, еще человек 10 поющих в этом жанре людей и я с ними) едем в Пермь, где жил Сергей Наговицын, где все помнит о нем и плачет, - на его сороковины. Он находился в этом уральском городе с семьей - женой и крохотной дочкой. Здесь зарабатывал средства к своему существованию, здесь писал свои песни. Он никуда не собирался переезжать из родных мест, но ему пришлось бы, если бы его жизнь длилась дальше. Ибо пророчили ему славу. Она и пришла - его не оказалось.
...Если б по человечеству: быть бы в Перми большому концерту в память о нем. Но за неделю "свинтили" концерт, как в лучшие подпольные годы, отцы города. Говорят, будто испугались какого-то "сходняка". ...Постановили, и хрен с ними! Не в этом дело. Сергею-то Наговицыну их решения и постановления уже - ничто. Он и при жизни-то, по словам знавших его людей, немногословный, негромкий парень был. С ухмылкой смотрит он на меня с обложки альбома "Дори-дори":
"Ну, слушай-слушай... При жизни-то особо не удосуживался. "Токарев, Толян Полотно - они понятно зачем здесь. Они - история, люди именитые. А меня-то за что в свою книгу волочешь, за то, что умер, что ли?"
"За то, что жил, - отвечаю, - пережил и дальше хотел, но не смог продолжаться. За то, что хорошие песни пел, да не допел. За стихи да за птиц твоих строчек: сизарей да снегирей, что слетаются теперь на твою могилу. Весной вот ласточки будут..."
"...Там по периметру горят фонари
И одинокая гитара поет.
Туда зимой не прилетят снегири,
Там - воронье..."
Не горят фонари по периметру Закамского кладбища: некого прожекторам сторожить.
"...А воронье все - пусть на том берегу Камы, в Перми остается, у Большого дома...
...За то написал я про тебя, Сергей, что, неживой уже, здесь, в книжке моей жить будешь, а значит, тем, кто любил твои песни, легче тебя помнить будет...
И за то, что умер ты, Сергей - тоже тут оказался. Ты умер - всем работа: бабки на тебе делать! Недавно купил в ларьке враз 3 твоих альбома, а продавец и не удивился даже - влет ты идешь, после смерти-то.
Прости, Сергей. Я правду тебе сказал, да упокоится твоя душа в лучшем из миров."
И вот теперь думаю я, грешный, мысль странную: неужели, для того, чтобы стать легендой "русского шансона", певец, которого при жизни слушали вполуха, не желая найти то, что, якобы, таилось ( а на деле было ясно и прозрачно) - неужели он должен умолкнуть на веки вечные?
Что осталось нам теперь? И все, и почти ничего. Не поговоришь с ним, так хоть вслушаешься. Он успел записать 5 альбомов: два из них - "Городские встречи" и "Дори-дори" - дворовой тематики; следующие три - "Этап", "Приговор" и "Разбитая судьба" - резким броском этой самой судьбы, тюремно-лагерными получились. Вот и слушай, размышляй над тем, что ему было отмеряно - в жизни и песне.
Я верю в магию чисел. Черновик этой главы начался в какого-то лохматого года ежедневнике на месте, соответствующем 20-м числам декабря. Именно на месте - сами странички отсутствовали; вероятно, там было записано что-то, не имеющее отношения к этой книге, и я их попросту вырвал. А в двадцатый день последнего декабря 1999 года после третьего подряд (!) концерта в городе Кургане Сергея Наговицына вырвал из жизни сердечный приступ.
С покойным Юрой Барабашем - Петлюрой - я сколько-то, но был знаком. И когда писал о нем, каким-то неведомым мне нервом чувствовал, будто он где-то рядом: смотрит, читает - ему небезразлично его посмертное продолжение. Сергея же я не знал вообще; повторюсь, лишь минуту говорил с ним по телефону. А тут еще загадочным образом исчезла кассета, куда Анатолий Полотно записал для радио разные речи земляков-пермяков: Сергея Русских, Игоря Германа, Сергея Камы, Феди Карманова и - Наговицына Сергея в их числе. "У меня никогда ничего важного не пропадало, а тут такая потеря!" - удивленно говорит в трубку Полотно. Разговаривали мы в день сороковин Сергея - 27 января. Словно его душа не хотела, чтобы о нем писали, пока она еще рядом: "Уйду совсем, а там делайте, что хотите".
Я верю в подобные удивительные вещи, ведь, иначе, если не верить, то как же тогда жить?
*****
"Успокоится душа,
До свиданья, кореша!
Ветер - скользом.
Автоматчики в ПШ,
И котлы чуть-чуть спешат -
Все не в пользу!"
Спрашиваю себя: откуда у простого уральского парня из пермского пригорода Закамска такие образы, такие языковые перлы: "ветер - скользом", "все не в пользу"? И ведь это все его, даже не находки - найти, подобрать можно то, что уже где-то лежало, - а изобретения. Хоть весь "русский шансон" перерой - нет такого новояза ни у кого. А может, не там надо искать, а у старых блатарей на кичах?
Проекция судьбы Сергея Наговицына на нары - вот суть его последних трех альбомов. Именно проекция, а не сама судьба... и тут пусть пока будет тайна.
...Ищут, пытаются найти сгинувшую кассету, а я продолжаю писать, что могу. Мне остались, в основном, воспоминания - жены Инны, земляков-певцов, и первые среди них - слова Анатолия Полотно. (Организовать концерт памяти Наговицына - его идея. Сразу же в Перми не получилось, но удалось в годовщину в Питере: в зале был переаншлаг.)
"Мне кажется, что есть какая-то высшая инстанция, которая дает возможность человеку остаться красивым, только когда он умирает молодым. Сергею не было и 35-ти лет, но он успел сделать достаточно".
"Сгореть красиво, умереть молодым!", "Я никогда не стану старше!" - почему-то вспоминаются мне древние рок-н-ролльные лозунги. Так оно и есть. Смерть сделала его легендой раньше, чем жизнь. При жизни он предпочитал скромно стоять в тени более раскрученных представителей жанра. В Москву, где живет его сестра, не сильно рвался, хотя и посвятил ей "Столичную". Боялся потеряться в огромном городе или не выдержать его ритмов. Четыре из пяти его альбомов вышли далеко от основных центров звукозаписывающего бизнеса - на Урале.
"Серега, конечно, был городским человеком, - говорит Анатолий Полотно, - но городским по-своему. Он жил в маленьком пригороде, где почти все друг друга знают. Там свой уклад, похожий на деревенский. С одной стороны, люди в таких городках, на мой взгляд, чище; отношения попроще, но... Не разглядели там Сергея".
Да и у собеседника моего с Пермью не сложилось. Край, привыкший снисходительно относиться к собственным природным богатствам, и на таланты свои смотрел поверху: "Может ли из нашего города быть что доброе? Настоящие "звезды" - они в Москве зажигаются. У нас в Закамске, на нашей улице тоже какой-то пацанчик с гитарой живет, но разве это настоящий артист?!" И признавали своего лишь тогда, когда его слава из столицы обратно прикатится... А Сергей, он-то как раз отдавал должное той улице, где он вырос и жил.
"Я-то ладно, у меня родня поющая была, опять же - цыгане рядом, - говорит Полотно. - Но Серега-то как в это дело попал? У него, насколько я знаю, никто из предков не пел и не играл. Откуда у него взялась эта непоколебимая уверенность в том, что он должен сочинять и петь? Не имея музыкального образования, только на улице, взяв в руки гитару, пацан мог как-то о себе заявить. Он и заявил - на всю Россию".
Сергей Наговицын был (теперь уже) по отношению к Анатолию Полотно исполнителем следующего, младшего поколения. Но у этих двух людей обнаруживается множество точек пересечения, пусть рассеянных во времени лет на 10, но все же сконцентрированных - географически - в Перми. Танцплощадками ее ДК, улицами и площадями, кабаками, боксерскими секциями и одним и тем же кружком музыкальной самодеятельности Балатовского ПТУ - Наговицын и Полотно уже были накоротке, задолго даже до заочного знакомства.
Много лет спустя, уже встретившись с Сергеем, Анатолий узнал от него, что через некоторое время после того, как он перестал вести в ПТУ ансамбль, его руководителем стал Наговицын. Удивился Полотно и обрадовался: хоть и петляли их тропки, но нет-нет, да и пересекались. Только сами они до поры о том не ведали. Но, как говорят, мир тесен. Вернее, прослойка узка. Люди слева и справа туда не полезут - без четко очерченных перспектив, ради музыкального энтузиазма, по наитию.
"Не исключено, - размышляет вслух Анатолий, - что я видел и как Серега - парнишка тогда еще - начинал заниматься боксом. А я тогда покидал секцию. Потом, когда мы с ним встретились уже как два автора, нашлись и общие знакомые той поры - люди, в основном, моего поколения: тренер, зав. клубом..."
"Значит, у нас с тобой один и тот же человек был", - как, с теплотой воспоминания, говорил один из героев Андрея Платонова.
Наговицын не мог не услышать первых песен земляка: "Стрелку", "Жмеринку". Ну, а когда из Москвы на виниловом диске принеслись "Ленька Пантелеев" и "Черное море", наверняка порадовался Сергей за зему да и сам укоренился в желании быть не хуже: "Значит, можно и из нашей Перми подняться! Вон, у Толяна как получилось!" Лет через 5 отболевший "Миражом" последователь и ученик Полотно и Новикова сам вызвал неподдельный интерес учителей. Одного-то уж точно.
...Анатолий Полотно не исполняет чужих песен. Кроме одной - "Девочки-проказницы" Сергея Наговицына, которая появилась в 1997 году в "морском" сборнике "Лоц-мэна".
"Эта вещь - с самого первого альбома Сергея, говорит Анатолий. - Уже его ранние работы мне нравились. Известно, что у меня навалом разного рода "морских", речных" и иных песен, так или иначе связанных с водной стихией. Я не ощущал недостаток материала, когда составлял свой альбом "Морские песни". Но услышав Серегину "Девочку-проказницу", подумал: "Одной моей песней больше, одной меньше... - какая разница? А тут у моего земляка - шлягер чистой воды. Неплохо было бы, чтобы о нем узнала Москва. Дай-ка попрошу ее у Сергея..." А он не возражал. Вот здесь, у меня на кухне, мы с ним сидели, спорили об этой песне: я хотел кое-что переделать в тексте - так, как я видел. У него:
"Девочка-проказница, королева пристани.
Девочка-проказница, платье серебристое.
Девочка -проказница, капля утра раннего.
Девочка-проказница душу мне поранила."
Я как-то не мог понять эту его каплю, к чему она. И двигал свою тему: "...свежесть утра раннего..." И продвинул-таки..."
Так авторский игриво-романтический образ девочки-проказницы, капельки-"капитошки" из мультика, у Анатолия Полотно стал просто романтическим.
2 года Полотно неустанно твердил хозяевам звукозаписывающих фирм: "Посмотрите на этого парня. Из него вырастает будущее жанра". И никому в страшном сне не могло привидеться, что будущего не будет в следующем, таком близком - его - столетии.
Полотно спел песню Наговицына первым. Но "Девочка-проказница" оказалась не последней работой Сергея, заинтересовавшей других исполнителей "русского шансона". Слава Медяник и Федя Карманов, например, внесли свою лепту в то, что лирическую композицию "Кабакам - кабачный дым" стали часто исполнять в ресторанах. Прозорливые составители сборников уже тогда могли смело включить ее в какой-нибудь "Архив ресторанной музыки, том №....". И по поводу этой песни у Полотно с Наговицыным был кухонный спор. Анатолий считал, что слово "кабачный" здесь не к месту - "торчит как-то, что ли? Уж лучше что-то одно: либо "кабацкий", либо "табачный"". - "Да нет, - отстаивал свое видение Сергей, - я в словаре этот вариант видел - старый; сейчас уже так не говорят".
"Кабакам - кабачный дым,
Птицам - высь раздольную.
Благодать и мир - святым,
А закрытым - вольную.
Пацанам - красивых снов,
Павшим - неба царского.
Девочкам подать любовь,
А братве - шампанского!"
Конечно, Сергею Наговицыну приходилось петь в кабаках, но не так много, не так часто, чтобы это стало работой, школой, как для Анатолия Полотно. Но количество здесь, к конце концов, не так важно. Главнее - настроение, атмосфера, дух кабацкий, без которого никто бы не обратил на "...Кабачный дым" внимания в ворохе ресторанных шлягеров.
А вот как успел Сергей Наговицын на зоне побывать, чтоб его и в лагерной песне признали - ведь, говорят, он не сидел ни разу? Из-за какой колючки подглядел это, перекрестно зарифмовав в рефрене рваные восьмистрочия:
"Я на волю, как из клетки,
Сизым голубком.
Ночью красные ракетки
В темно-голубом.
Хороводит ветер верный -
Лето за горой.
Не последним и не первым
Я вернусь домой..,
Я вернусь домой.
Дым
Стопками,
Пыль прожженная летает.
Ты,
Сопками
Окруженная, святая.
Угольком
Щелкнет в обморок судьба.
Снег
Упадет
Ожерельем над тайгою,
Смерть
Украдет,
Выпьем, дело молодое.
Табаком
Да вареньем по губам."
*****
...Это случилось несколько лет назад в новогоднюю ночь на пустой в тот час дороге. Сергей Наговицын летел на своей машине по какой-то надобности. В Новый год все приходится делать бегом - мало ли кого поздравить забудешь или в гости непременно заскочить надо... Когда фары и внимание выхватили из темноты какое-то препятствие прямо по курсу, было уже поздно. Он вошел в перегородившую дорогу аварию третьим, превратив ее из мелкой в крупную, говоря гаишным языком. Двое водителей, оставив на трассе машины с выключенными огнями, тут же, не отходя, разбирались, кто прав, кто виноват. Сергей, врубившись в скопище людей и техники, смертельным исходом подвел черту - не в свою пользу. Приехала ДПС, вызвали экспертизу. Та определила: нетрезв был водитель Наговицын в Новый год - и это решило дело.
Мне трудно представить, что творилось в нем после аварии. Хотя какие-то сантиметры дороги и секунды времени, порой отделяли меня от того, чтобы оказаться в его шкуре. Но "почти" здесь не считается, "почти" превращает сантиметры в километры, а секунды в часы. И как бы и не было ничего особенного страшного в твоей жизни: ну, стукнулись, разобрались и разъехались. А Сергею Наговицыну пришлось стать, пусть и невольно, виновником гибели человека... Был на нем грех , не было - не нам судить. Смерть уравняла их - Сергея и того автомобилиста. А при жизни тремя судами был судим: Божьим, человеческим и внутренним. (Неожиданно вспомнился модный, но бездушный, формалист Пелевин с его внутренним прокурором, адвокатом и ментами.) К какому условному сроку приговорил себя Наговицын - неизвестно. Но отмерян был ему на отбытие этого срока ровно один альбом: "Разбитая судьба" - "Судьба, разбитая в дугу..."
"После смерти Сергея, - говорит жанровый исполнитель Игорь Герман, - некоторые стали связывать все три его "блатных" альбома - "Этап", "Приговор" и "Разбитую судьбу" - с, якобы, неким духовным, что ли, уходом его на кичу после аварии и всего, что за ней последовало. Но это не так. Серега в наш жанр пришел задолго до столкновения на ночной дороге. Пришел совершенно сознательно, чтобы петь о настоящем, о том, что попса, с которой он начинал, уж точно дать ему не могла. И хоть сам он не из числа бывалых, но чувствовал, как никто, существо человеческое. Умел сказать, спеть, как надо. Вот, говорят, спился Наговицын, подорвал здоровье напрочь. В запое мог ничего не есть - только пил да курил. После пьянок мне приходилось видеть его лицо в шрамах... Да, бухал конкретно, с конкретными людьми: братвой, бичами, колдырями - не гнушался битыми жизнью. Жуткая мысль, но, возможно, не будь этого пития, он не написал бы своих золотых песен".
"Ругали мы его с Михалычем (Германом - Р.Н.) за пьяные дела, а что толку? - вспоминает еще один поющий земляк Наговицына Сергей Русских (Север). - В конце концов, я ему даже запретил звонить мне под киром. Как-то проездом в Москве все-таки телефонирует с Арбата: мол, я в городе, давай встретимся. Я прошу передать трубу его клавишнику, который тут же, рядом. Спрашиваю: "Серега бухой?" - "Да, бухой". Все. Так мы и не встретились. А через полторы недели его не стало.
Серьезные люди были в курсе его одержимости демонами по киру, пытались вылечить, заряжали хорошую клинику и, любя Серегин талант, смотрели на "косяки" сквозь пальцы. В самых криминальных коллективах Серега чувствовал себя уютно - как минимум морально. Но года два назад чудачества ему боком вышли: весь в шрамах ходил - так, сам по себе хулиганил. А по большому счету он во все эти братковские дела не лез, а если и вмешивался, то на уровне: кто-то что-то не то ляпнул, кто-то не понравился и т.д. Нас с Игорем он все-таки, видимо, уважал, раз прислушивался, советовался, что и как делать в шоу-бизнесе. К Герману вообще относился, как к старшему брату... Но в последний год жизни бесы его уже оседлали и вовсю погоняли".
"С бесами тут не все понятно, - сомневается Игорь Герман. - Мне кажется, Наговицына постигла высшая кара за невольное лишение жизни себе подобного. И похоронили его, некрещеного, без отпевания. Для меня это было, как обухом по голове, потому что и после смерти душу можно спасти, надо только молится за нее, но как?! Ведь некрещеная же! Остается лишь уповать на милость Всевышнего к артисту, затронувшему своими песнями души обездоленных. Наверное, прибрав человека в 31 год, он у себя ему место уготовал, а не там, где души горят".
...О том, что случилось с Сергеем Наговицыным после той аварии, в Перми говорили разное. И что под амнистию попал, потому и не ушел на зону. И даже, будто местная братва заплатила кому надо 8 тысяч долларов - все равно, что 80 в Москве. Потом, мол, Сергей с пацанами полностью рассчитался. Но не его, говорят, это мысль - откупиться от приговора. Он здесь был ведомым авторитетными почитателями... И пил он, якобы, как пел - без удержу, оттого и сердце отказало. Все это касалось лишь бренной физической оболочки - ей могло быть холодно и голодно на зоне. А душа его сразу же после аварии стала жить на всем казенном. Перед самым концом она, правда, вернется домой, к друзьям, и отогреется немного.
Из последнего "кухонного" разговора Анатолия Полотно и Сергея Наговицына в 10 числах декабря 1999 года:
С.Н.: "Так сейчас мне тепло, так кайфово... Ребенок, наконец, родился - дочка. (До этого сын родился семимесячным, не выжил.) Альбом ("Разбитая судьба" - Р. Н.) попер, концерты пошли. Суды эти бесконечные закончились... Да не надо мне, Толь, денег на "тачку", убери - у меня есть!"
"Где выступаешь?" - спросил его тогда Анатолий.
"Да в Кургане у меня концерты". - "А, Курган, знаем!"
В этом городе в свое время состоялся первый большой выездной концерт Полотно. В гастрольном маршруте Сергея Наговицына этот пункт стал последним.
...Сергей взял свою сумку - там у него была передача кому-то на зону в Соликамск - и уехал в аэропорт. Это была их последняя встреча.
"Вот, говорят, пил, себя не щадил, и потому сгорел человек, - размышляет Анатолий Полотно. - Горел ли он? Да, но не тем факелом, что бьет вверх на три метра, а тепла от него - никому. В Сереге был русский огонь. От него жар изнутри шел, как в хорошей печке от дров. Он не колотил себя в грудь, не кричал, что дико занят. Прост и доступен был. И говорил он по-русски - скупым мужицким языком, обтекаемо и, в то же время, емко. Позвонит бывало: "Толян, ну ты в курске?" - "В каком Курске?" - "Ну, в смысле, в курсе: я же тут альбом выпустил!"
"По последней работе Сергея - "Разбитой судьбе" - я отчетливо понял: этот парень ближе всех нас, людей этого жанра, подошел к черте сегодняшнего дня. Рок не допускает таких вещей. Такого четкого, неразмытого, явственного видения и осознания этой жизни".
"После несправедливо раннего ухода Сергея Наговицына, - говорит Игорь Герман, - название альбома сделалось как бы исчерпывающим в своей емкости для всей его жизни. Между тем, автору имя его детища виделось куда более оптимистичным: "На свиданку". Но выпускающая фирма "Мастер Саунд Рекордс" выбрала для всего альбома название другой песни - "Разбитая судьба". Сереге это не очень понравилось, но свой гонорар за эту работу он уже получил, поэтому в бутылку не полез.
Какая разбитая судьба? Кто сказал? Да, слишком рано Сергея не стало. Но жить-то он умел и делал это красиво. Анекдоты травил так, что я ржал, как конь. Широк был душой, с бабками расставался легко. Помню, как-то мы с ним шли в гости к его тренеру по боксу, который, перебравшись в столицу, жил где-то в районе Нового Арбата. Серега прихватил с собой бутылку какого-то дорогого бухла, рублей за 400. "Михалыч, да разве это те деньги, которые мы должны считать? - говорил он. - Ведь у нас еще все впереди". Наговицын всегда надеялся на то, что запишет еще не один альбом. А осталась после его смерти одна-единственная заезженная рабочая кассета, куда они с Эдиком Андриановым скидывали то, что Сергей напел под гитару. Песни 3-4 там есть. Все".
"...Все впереди..." Сергей Русских, напротив, рассказывал, что, незадолго до смерти, у Наговицына откуда-то возник страх, что очередная песня может оказаться последней. Однажды, они ехали вместе в Пермь поездом. (Точнее, по просьбе авторитетных поклонников, один Сергей сопровождал, транспортировал другого до дома.) "Мы с ним ехали в разных вагонах. Разошлись спать, вдруг, в 2 часа ночи он рвется ко мне в купе, будит всех: "Вот, послушай, я тут песню написал!"
"Когда Сереге случалось заработать денег, он тут же кайфово их и тратил, - вспоминает Герман. - Отвязывался так, что ему было все равно, где петь, перед кем. В кабаке, где работал Фара Карамов (скрипач Анатолия Полотно, он же - исполнитель "русского шансона" Федя Карманов - Р.Н.), один вылезал на сцену и начинал танцевать. Я ему: "Серега, ты что, о..ел?" А он: "Да мне пофигу, Игорь. В кайф мне, понимаешь?!" Но такое случалось после трех стаканов водки, естественно. ...Накосорезить по пьянке он мог, причем, по беспределу. Помню, в ту осень, когда в Москве взрывали дома, я, Русских - он тогда не пил - и Наговицын встретились у меня дома. Посидели, выпили... Стали расходиться, залезли в мою машину, стоящую у подъезда, сидим курим. Вдруг вижу в зеркале: участковый мой приближается, с которым у меня по жизни нормальные отношения. Думаю: надо выйти, поздороваться со старшим лейтенантом - когда я с ним познакомился, он еще в младших ходил... Стою с участковым у машины, разговариваю за жизнь, за террор. Неожиданно из-за опущенного стекла высовывается Серега: "Слышь, сержант! А у меня тут пушка!" Тот мне: "Игорь, это кто у тебя там такой борзый? Я его сейчас в клетку закрою!" - "Да нет, лейтенант, это уважаемый человек, артист, просто выпил немножко". А Сергей опять за свое: старлея до сержанта опускать да пушкой выдуманной грозить. Ну, мы с Русских, дико извиняясь перед участковым, затащили Наговицына в подъезд. Лейтенанту пообещали назавтра спровадить "уважаемого гостя" домой в Пермь. А наутро, когда вправлял Сереге похмельные мозги, он только смущенно бубнил: "Ну, ты, Михалыч, на меня наехал, ну, наехал..."
Наверное, он до конца ощущал себя "звездой", лишь когда бывал подшофе. А трезвый - тише воды, ниже травы. Увидев наше с ним черно-белое фото, где мы оба сняты стрезва, он только и смог произнести удивленно: "Ну, Михалыч, мы здесь прямо как модели!" У него как раз только-только дочка родилась, и он поспорил с "курганскими" на ящик "Хеннесси", что год не будет бухать. С Женечкой на фотографии он - ну, чисто, ангел: умиротворенный такой, улыбается. "Вот, - говорит, - у меня в коляске лежит Евгения Сергеевна - кандидат медицинских наук!" - "Почему не доктор?" - спрашиваю. - "Ну, Михалыч, доктор - это слишком круто. А вот кандидат - самый сенокос".
Но не дожил он до этого кандидатства, мудила из Нижнего Тагила. И слова его про медицинские науки теперь злой какой-то иронией кажутся - не спасли они его, науки эти. И жене Инне, которая сдерживала его, как могла, до рождения ребенка сопровождая во всех поездках, это не удалось. Врачи незадолго до смерти Наговицына предупредили ее: "Все, Сергею пора завязывать. Совсем". Он вроде бы послушался, лег в больницу, но тут "челябинские" звонят, напрягают Инну: "Вот, Серега обещал концерты". Она была резко против. Но Наговицын привык держать слово. И он поехал в свою последнюю гастроль...
Я плакал и костерил его последними словами в то утро, когда его теща Виолетта Павловна позвонила и сказала, что его больше нет. Слушал весь день кассету с его песнями и думал: ну, никак не должен он был уходить так рано".
*****
Альбом "Разбитая судьба" стал струей свежего ветра в затхлой атмосфере конъюнктурного "шансона". Эксперименты с электронным звучанием, синтез танцевального ритма и "специфического" текста - все это уже переварено жанром не раз - и по большей части неблагополучно. (Все-таки блатная песня - это "живая струна", как назвал один из своих альбомов Михаил Круг.) А у Наговицына в "Разбитой судьбе" получилось! Электронные инструменты сочетаются с синтетической хрипотцой голоса идеально, и эта гармония - заслуга аранжировщика Эдуарда Андрианова. Андрианов был для Наговицына примерно тем же незаменимым человеком, каковым является для Полотно Сергей Кама, композитор и певец, кстати - земляк тезки.
"Сергей Наговицын... Где-то в середине 90-х я впервые услышал это имя, вспоминает Кама. - Я в то время уже перебрался в Москву, в родной Закамск лишь наведывался, правда довольно регулярно. Вдруг слышу: новый поющий земляк появился - прибавился к незыблемой пермской четверке или пятерке более или менее известных исполнителей. Составляли ее Полотно, Герман, Русских; свою раннюю группу "Шоколад" и себя самого, как автора, могу еще присовокупить... И вот - Наговицын. Парень из Закамска... Мне стало жутко приятно: как же, не то, что земляк - жили мы с ним рядом! Я-то постарше был, но начал припоминать дворовые ватаги, где он обычно верховодил - лобастый такой, сразу в глаза бросался. Сразу захотелось послушать его песни. Но - странная вещь: в Перми эти записи было тогда не достать, а в Москве - пожалуйста! В родном городе лишь один раз, в ресторане "Юбилейный", его песню слышал - с магнитофона крутили.
Потом, уже в Москве, в ГЦКЗ "Россия", Толя Полотно собрал все наше поющее землячество, посидели мы хорошо... Тогда я с Сергеем и познакомился. Не могу сказать, что мы сильно сблизились после той встречи. Какого-то общего круга знакомых у нас не оказалось. Я постоянно в Москве, он - в Перми. (И в этом, кстати, его феномен: человек стал известен, не тусуясь в столице.) Единственным связующим звеном был Толя. А когда я в Пермь приезжал - к своим, к близким - особо в местную жизнь не интегрировался. Парадокс: сам в прошлом кабацкий музыкант, не люблю кабаки, застолья и прочие шумные дела. Поэтому даже со старыми приятелями лишний раз пообщаться не удавалось. Но работали с Сергеем наши, закамские, ребята: Эдик Андрианов, Игорь Гусев, Мансур, с которым мы делали "Шоколад". Последний альбом очень сочным у них получился. А тексты песен просто изумительные, язык какой! И ведь это парень с соседней улицы написал такое, а не выпускник литинститута.
С тех пор, как я узнал о существовании Сергея Наговицына, постоянно "выхватывал" из сборников какие-то его новые вещи. И всегда удивлялся - его и ребят смелости в прокрустовых рамках "русского шансона"".
"Вот, - думаю я, - и Сергей Кама считает, что песни Наговицына - не рядовой трехаккордный "блатняк", слишком много там экспериментальных "фишек". Тот же "Этап", очень похожий на музыку рэггей:
"С возрастом я стал приглядываться, прислушиваться к знакам фортуны, - говорит Сергей Кама.- Наверное, я, по меньшей мере субъективен, но мне кажется, что Сергей Наговицин в какой-то момент испугал саму судьбу: слишком хорошо пошли у него дела, когда он все-таки вышел из внутреннего кризиса после той аварии. Может быть, некими силами высшего порядка ему было предопределено и дальше нести этот крест? И, увидев, как быстро он оправился, пришел в себя, они решили, что это повредит его душе, и внезапной смертью спасли его самого и его семью от еще более ужасных испытаний?
Судьба не терпит дисбаланса. Кто-то говорит, что Сергей внезапно был вырван из жизни. Я считаю, что таким образом восстановилось равновесие в высших сферах".
...На отдаленном Закамском погосте спит вечным сном в одной могиле с сынишкой и бабушкой Сергей Наговицын... Зачем? Почему так? "...Не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии..." - вспоминается Евангелие от Иоанна. ...Спят они: весна, лето и осень жизни - все вместе... Крепкие, раскидистые зеленые ветви деревьев летом, зимою - черные птичьи лапы, веники-метелки с шишками будущих почек. А какая-то из них не распустится по весне... Но мне не хочется верить, что там, где сейчас пребывает Сергей, царит вечная стужа.
*****
P.S. с Инной Наговицыной
...Женечка, их с Инной желанный ребенок, каждый день напоминает ей о Нем. Ради этой крошки ей теперь приходится жить. "У девочки даже родинка появилась на теле там, где у Сереги была, хотя родилась малышка без нее", - говорит в трубку из далекой Перми Инна Наговицына. ...Она говорит, говорит, говорит, я механически фиксирую и думаю про себя: а ведь они, Наговицыны, люди не от мира сего. Сергей-то был точно. Серегой, Сергеем она называла его только когда была чем-то недовольна, сердилась.
"...А так все тупье, да тупье. Однажды мы затеяли строить баню на даче. На даче, о которой местные журналисты написали как о каком-нибудь загородном коттедже. Да нет, обычный у нас домик, на родительском еще земельном участке. Ну, и Сергей стал спрашивать меня, где что в бане должно быть. "Тупье ты, - говорю ему, - ты же мужик, что у меня спрашиваешь - сам должен знать".
...Договора на песни Серега обычно подписывал, не читая. Со свердловской фирмой так было. Ну, не вникал он во все эти пункты 2.1 и 3.2. Ерунда, мол, говорил. Помню, как-то посоветовала ему трудовые книжки наши куда-нибудь пристроить. А он мне: "Да зачем? До пенсии еще дожить надо".
...А пенсия оказалась нежданно скорой - та, которую выписали Женечке за отца. И составляет она не смехотворную - это слово тут неуместно - а страшную сумму в триста рублей. "Вы бы видели, как мы живем, - говорит Инна. - Нищета в "хрущобе". И жалуется, жалуется, жалуется и от этих жалоб некуда деваться. Так оно и есть: не принесли пять альбомов и по меньшей мере один сборник больших денег их создателю. Он жил здесь и сейчас, весь был в сегодняшнем дне, чуял его суть. И не верил в грядущие суперприбыли, раздавая вместе с женой первый альбом - "Золотку", "Городские встречи", где она ему подпевает, - в пермские киоски звукозаписи.
"Мы с ним привыкли полагаться только на себя, - говорит Инна. - Вокруг многие почему-то думали, будто у Наговицына куча денег, раз продаются кассеты с его песнями. Особенно это сказывалось во время этого бесконечного суда. Серега и в самом деле нашел деньги, вернее, наскреб их, но - сам. Ни о какой "братве" тут речи нет. В суде еще удивлялись, почему не дали срок: от трех до пяти лет... А ведь Сергей оплатил похороны погибшего в той аварии человека! И, на самом деле, он не сбивал его, а врезался в "Волгу", стоявшую без огней на встречной, его полосе. И того водителя ударило его же машиной.
Как он переживал тогда, лучше не вспоминать... Он же кошек, собак бездомных подбирал; три года у нас собака парализованная жила, он ей сам каждый день уколы делал, а здесь человеческая жизнь!
Я все удивлялась, как Серега сам-то жив остался. А он мне: "Значит, не пришло еще мое время". Но то была лишь отсрочка. Я почему-то всегда думала, что умру раньше него, а вышло наоборот".
Роман Никитин.
Дальше было б, наверное, так, если б по человечеству:
...Мы (Полотно, Круг, "Амнистия", Игорь Герман, еще человек 10 поющих в этом жанре людей и я с ними) едем в Пермь, где жил Сергей Наговицын, где все помнит о нем и плачет, - на его сороковины. Он находился в этом уральском городе с семьей - женой и крохотной дочкой. Здесь зарабатывал средства к своему существованию, здесь писал свои песни. Он никуда не собирался переезжать из родных мест, но ему пришлось бы, если бы его жизнь длилась дальше. Ибо пророчили ему славу. Она и пришла - его не оказалось.
...Если б по человечеству: быть бы в Перми большому концерту в память о нем. Но за неделю "свинтили" концерт, как в лучшие подпольные годы, отцы города. Говорят, будто испугались какого-то "сходняка". ...Постановили, и хрен с ними! Не в этом дело. Сергею-то Наговицыну их решения и постановления уже - ничто. Он и при жизни-то, по словам знавших его людей, немногословный, негромкий парень был. С ухмылкой смотрит он на меня с обложки альбома "Дори-дори":
"Ну, слушай-слушай... При жизни-то особо не удосуживался. "Токарев, Толян Полотно - они понятно зачем здесь. Они - история, люди именитые. А меня-то за что в свою книгу волочешь, за то, что умер, что ли?"
"За то, что жил, - отвечаю, - пережил и дальше хотел, но не смог продолжаться. За то, что хорошие песни пел, да не допел. За стихи да за птиц твоих строчек: сизарей да снегирей, что слетаются теперь на твою могилу. Весной вот ласточки будут..."
"...Там по периметру горят фонари
И одинокая гитара поет.
Туда зимой не прилетят снегири,
Там - воронье..."
Не горят фонари по периметру Закамского кладбища: некого прожекторам сторожить.
"...А воронье все - пусть на том берегу Камы, в Перми остается, у Большого дома...
...За то написал я про тебя, Сергей, что, неживой уже, здесь, в книжке моей жить будешь, а значит, тем, кто любил твои песни, легче тебя помнить будет...
И за то, что умер ты, Сергей - тоже тут оказался. Ты умер - всем работа: бабки на тебе делать! Недавно купил в ларьке враз 3 твоих альбома, а продавец и не удивился даже - влет ты идешь, после смерти-то.
Прости, Сергей. Я правду тебе сказал, да упокоится твоя душа в лучшем из миров."
И вот теперь думаю я, грешный, мысль странную: неужели, для того, чтобы стать легендой "русского шансона", певец, которого при жизни слушали вполуха, не желая найти то, что, якобы, таилось ( а на деле было ясно и прозрачно) - неужели он должен умолкнуть на веки вечные?
Что осталось нам теперь? И все, и почти ничего. Не поговоришь с ним, так хоть вслушаешься. Он успел записать 5 альбомов: два из них - "Городские встречи" и "Дори-дори" - дворовой тематики; следующие три - "Этап", "Приговор" и "Разбитая судьба" - резким броском этой самой судьбы, тюремно-лагерными получились. Вот и слушай, размышляй над тем, что ему было отмеряно - в жизни и песне.
Я верю в магию чисел. Черновик этой главы начался в какого-то лохматого года ежедневнике на месте, соответствующем 20-м числам декабря. Именно на месте - сами странички отсутствовали; вероятно, там было записано что-то, не имеющее отношения к этой книге, и я их попросту вырвал. А в двадцатый день последнего декабря 1999 года после третьего подряд (!) концерта в городе Кургане Сергея Наговицына вырвал из жизни сердечный приступ.
С покойным Юрой Барабашем - Петлюрой - я сколько-то, но был знаком. И когда писал о нем, каким-то неведомым мне нервом чувствовал, будто он где-то рядом: смотрит, читает - ему небезразлично его посмертное продолжение. Сергея же я не знал вообще; повторюсь, лишь минуту говорил с ним по телефону. А тут еще загадочным образом исчезла кассета, куда Анатолий Полотно записал для радио разные речи земляков-пермяков: Сергея Русских, Игоря Германа, Сергея Камы, Феди Карманова и - Наговицына Сергея в их числе. "У меня никогда ничего важного не пропадало, а тут такая потеря!" - удивленно говорит в трубку Полотно. Разговаривали мы в день сороковин Сергея - 27 января. Словно его душа не хотела, чтобы о нем писали, пока она еще рядом: "Уйду совсем, а там делайте, что хотите".
Я верю в подобные удивительные вещи, ведь, иначе, если не верить, то как же тогда жить?
*****
"Успокоится душа,
До свиданья, кореша!
Ветер - скользом.
Автоматчики в ПШ,
И котлы чуть-чуть спешат -
Все не в пользу!"
Спрашиваю себя: откуда у простого уральского парня из пермского пригорода Закамска такие образы, такие языковые перлы: "ветер - скользом", "все не в пользу"? И ведь это все его, даже не находки - найти, подобрать можно то, что уже где-то лежало, - а изобретения. Хоть весь "русский шансон" перерой - нет такого новояза ни у кого. А может, не там надо искать, а у старых блатарей на кичах?
Проекция судьбы Сергея Наговицына на нары - вот суть его последних трех альбомов. Именно проекция, а не сама судьба... и тут пусть пока будет тайна.
...Ищут, пытаются найти сгинувшую кассету, а я продолжаю писать, что могу. Мне остались, в основном, воспоминания - жены Инны, земляков-певцов, и первые среди них - слова Анатолия Полотно. (Организовать концерт памяти Наговицына - его идея. Сразу же в Перми не получилось, но удалось в годовщину в Питере: в зале был переаншлаг.)
"Мне кажется, что есть какая-то высшая инстанция, которая дает возможность человеку остаться красивым, только когда он умирает молодым. Сергею не было и 35-ти лет, но он успел сделать достаточно".
"Сгореть красиво, умереть молодым!", "Я никогда не стану старше!" - почему-то вспоминаются мне древние рок-н-ролльные лозунги. Так оно и есть. Смерть сделала его легендой раньше, чем жизнь. При жизни он предпочитал скромно стоять в тени более раскрученных представителей жанра. В Москву, где живет его сестра, не сильно рвался, хотя и посвятил ей "Столичную". Боялся потеряться в огромном городе или не выдержать его ритмов. Четыре из пяти его альбомов вышли далеко от основных центров звукозаписывающего бизнеса - на Урале.
"Серега, конечно, был городским человеком, - говорит Анатолий Полотно, - но городским по-своему. Он жил в маленьком пригороде, где почти все друг друга знают. Там свой уклад, похожий на деревенский. С одной стороны, люди в таких городках, на мой взгляд, чище; отношения попроще, но... Не разглядели там Сергея".
Да и у собеседника моего с Пермью не сложилось. Край, привыкший снисходительно относиться к собственным природным богатствам, и на таланты свои смотрел поверху: "Может ли из нашего города быть что доброе? Настоящие "звезды" - они в Москве зажигаются. У нас в Закамске, на нашей улице тоже какой-то пацанчик с гитарой живет, но разве это настоящий артист?!" И признавали своего лишь тогда, когда его слава из столицы обратно прикатится... А Сергей, он-то как раз отдавал должное той улице, где он вырос и жил.
"Я-то ладно, у меня родня поющая была, опять же - цыгане рядом, - говорит Полотно. - Но Серега-то как в это дело попал? У него, насколько я знаю, никто из предков не пел и не играл. Откуда у него взялась эта непоколебимая уверенность в том, что он должен сочинять и петь? Не имея музыкального образования, только на улице, взяв в руки гитару, пацан мог как-то о себе заявить. Он и заявил - на всю Россию".
Сергей Наговицын был (теперь уже) по отношению к Анатолию Полотно исполнителем следующего, младшего поколения. Но у этих двух людей обнаруживается множество точек пересечения, пусть рассеянных во времени лет на 10, но все же сконцентрированных - географически - в Перми. Танцплощадками ее ДК, улицами и площадями, кабаками, боксерскими секциями и одним и тем же кружком музыкальной самодеятельности Балатовского ПТУ - Наговицын и Полотно уже были накоротке, задолго даже до заочного знакомства.
Много лет спустя, уже встретившись с Сергеем, Анатолий узнал от него, что через некоторое время после того, как он перестал вести в ПТУ ансамбль, его руководителем стал Наговицын. Удивился Полотно и обрадовался: хоть и петляли их тропки, но нет-нет, да и пересекались. Только сами они до поры о том не ведали. Но, как говорят, мир тесен. Вернее, прослойка узка. Люди слева и справа туда не полезут - без четко очерченных перспектив, ради музыкального энтузиазма, по наитию.
"Не исключено, - размышляет вслух Анатолий, - что я видел и как Серега - парнишка тогда еще - начинал заниматься боксом. А я тогда покидал секцию. Потом, когда мы с ним встретились уже как два автора, нашлись и общие знакомые той поры - люди, в основном, моего поколения: тренер, зав. клубом..."
"Значит, у нас с тобой один и тот же человек был", - как, с теплотой воспоминания, говорил один из героев Андрея Платонова.
Наговицын не мог не услышать первых песен земляка: "Стрелку", "Жмеринку". Ну, а когда из Москвы на виниловом диске принеслись "Ленька Пантелеев" и "Черное море", наверняка порадовался Сергей за зему да и сам укоренился в желании быть не хуже: "Значит, можно и из нашей Перми подняться! Вон, у Толяна как получилось!" Лет через 5 отболевший "Миражом" последователь и ученик Полотно и Новикова сам вызвал неподдельный интерес учителей. Одного-то уж точно.
...Анатолий Полотно не исполняет чужих песен. Кроме одной - "Девочки-проказницы" Сергея Наговицына, которая появилась в 1997 году в "морском" сборнике "Лоц-мэна".
"Эта вещь - с самого первого альбома Сергея, говорит Анатолий. - Уже его ранние работы мне нравились. Известно, что у меня навалом разного рода "морских", речных" и иных песен, так или иначе связанных с водной стихией. Я не ощущал недостаток материала, когда составлял свой альбом "Морские песни". Но услышав Серегину "Девочку-проказницу", подумал: "Одной моей песней больше, одной меньше... - какая разница? А тут у моего земляка - шлягер чистой воды. Неплохо было бы, чтобы о нем узнала Москва. Дай-ка попрошу ее у Сергея..." А он не возражал. Вот здесь, у меня на кухне, мы с ним сидели, спорили об этой песне: я хотел кое-что переделать в тексте - так, как я видел. У него:
"Девочка-проказница, королева пристани.
Девочка-проказница, платье серебристое.
Девочка -проказница, капля утра раннего.
Девочка-проказница душу мне поранила."
Я как-то не мог понять эту его каплю, к чему она. И двигал свою тему: "...свежесть утра раннего..." И продвинул-таки..."
Так авторский игриво-романтический образ девочки-проказницы, капельки-"капитошки" из мультика, у Анатолия Полотно стал просто романтическим.
2 года Полотно неустанно твердил хозяевам звукозаписывающих фирм: "Посмотрите на этого парня. Из него вырастает будущее жанра". И никому в страшном сне не могло привидеться, что будущего не будет в следующем, таком близком - его - столетии.
Полотно спел песню Наговицына первым. Но "Девочка-проказница" оказалась не последней работой Сергея, заинтересовавшей других исполнителей "русского шансона". Слава Медяник и Федя Карманов, например, внесли свою лепту в то, что лирическую композицию "Кабакам - кабачный дым" стали часто исполнять в ресторанах. Прозорливые составители сборников уже тогда могли смело включить ее в какой-нибудь "Архив ресторанной музыки, том №....". И по поводу этой песни у Полотно с Наговицыным был кухонный спор. Анатолий считал, что слово "кабачный" здесь не к месту - "торчит как-то, что ли? Уж лучше что-то одно: либо "кабацкий", либо "табачный"". - "Да нет, - отстаивал свое видение Сергей, - я в словаре этот вариант видел - старый; сейчас уже так не говорят".
"Кабакам - кабачный дым,
Птицам - высь раздольную.
Благодать и мир - святым,
А закрытым - вольную.
Пацанам - красивых снов,
Павшим - неба царского.
Девочкам подать любовь,
А братве - шампанского!"
Конечно, Сергею Наговицыну приходилось петь в кабаках, но не так много, не так часто, чтобы это стало работой, школой, как для Анатолия Полотно. Но количество здесь, к конце концов, не так важно. Главнее - настроение, атмосфера, дух кабацкий, без которого никто бы не обратил на "...Кабачный дым" внимания в ворохе ресторанных шлягеров.
А вот как успел Сергей Наговицын на зоне побывать, чтоб его и в лагерной песне признали - ведь, говорят, он не сидел ни разу? Из-за какой колючки подглядел это, перекрестно зарифмовав в рефрене рваные восьмистрочия:
"Я на волю, как из клетки,
Сизым голубком.
Ночью красные ракетки
В темно-голубом.
Хороводит ветер верный -
Лето за горой.
Не последним и не первым
Я вернусь домой..,
Я вернусь домой.
Дым
Стопками,
Пыль прожженная летает.
Ты,
Сопками
Окруженная, святая.
Угольком
Щелкнет в обморок судьба.
Снег
Упадет
Ожерельем над тайгою,
Смерть
Украдет,
Выпьем, дело молодое.
Табаком
Да вареньем по губам."
*****
...Это случилось несколько лет назад в новогоднюю ночь на пустой в тот час дороге. Сергей Наговицын летел на своей машине по какой-то надобности. В Новый год все приходится делать бегом - мало ли кого поздравить забудешь или в гости непременно заскочить надо... Когда фары и внимание выхватили из темноты какое-то препятствие прямо по курсу, было уже поздно. Он вошел в перегородившую дорогу аварию третьим, превратив ее из мелкой в крупную, говоря гаишным языком. Двое водителей, оставив на трассе машины с выключенными огнями, тут же, не отходя, разбирались, кто прав, кто виноват. Сергей, врубившись в скопище людей и техники, смертельным исходом подвел черту - не в свою пользу. Приехала ДПС, вызвали экспертизу. Та определила: нетрезв был водитель Наговицын в Новый год - и это решило дело.
Мне трудно представить, что творилось в нем после аварии. Хотя какие-то сантиметры дороги и секунды времени, порой отделяли меня от того, чтобы оказаться в его шкуре. Но "почти" здесь не считается, "почти" превращает сантиметры в километры, а секунды в часы. И как бы и не было ничего особенного страшного в твоей жизни: ну, стукнулись, разобрались и разъехались. А Сергею Наговицыну пришлось стать, пусть и невольно, виновником гибели человека... Был на нем грех , не было - не нам судить. Смерть уравняла их - Сергея и того автомобилиста. А при жизни тремя судами был судим: Божьим, человеческим и внутренним. (Неожиданно вспомнился модный, но бездушный, формалист Пелевин с его внутренним прокурором, адвокатом и ментами.) К какому условному сроку приговорил себя Наговицын - неизвестно. Но отмерян был ему на отбытие этого срока ровно один альбом: "Разбитая судьба" - "Судьба, разбитая в дугу..."
"После смерти Сергея, - говорит жанровый исполнитель Игорь Герман, - некоторые стали связывать все три его "блатных" альбома - "Этап", "Приговор" и "Разбитую судьбу" - с, якобы, неким духовным, что ли, уходом его на кичу после аварии и всего, что за ней последовало. Но это не так. Серега в наш жанр пришел задолго до столкновения на ночной дороге. Пришел совершенно сознательно, чтобы петь о настоящем, о том, что попса, с которой он начинал, уж точно дать ему не могла. И хоть сам он не из числа бывалых, но чувствовал, как никто, существо человеческое. Умел сказать, спеть, как надо. Вот, говорят, спился Наговицын, подорвал здоровье напрочь. В запое мог ничего не есть - только пил да курил. После пьянок мне приходилось видеть его лицо в шрамах... Да, бухал конкретно, с конкретными людьми: братвой, бичами, колдырями - не гнушался битыми жизнью. Жуткая мысль, но, возможно, не будь этого пития, он не написал бы своих золотых песен".
"Ругали мы его с Михалычем (Германом - Р.Н.) за пьяные дела, а что толку? - вспоминает еще один поющий земляк Наговицына Сергей Русских (Север). - В конце концов, я ему даже запретил звонить мне под киром. Как-то проездом в Москве все-таки телефонирует с Арбата: мол, я в городе, давай встретимся. Я прошу передать трубу его клавишнику, который тут же, рядом. Спрашиваю: "Серега бухой?" - "Да, бухой". Все. Так мы и не встретились. А через полторы недели его не стало.
Серьезные люди были в курсе его одержимости демонами по киру, пытались вылечить, заряжали хорошую клинику и, любя Серегин талант, смотрели на "косяки" сквозь пальцы. В самых криминальных коллективах Серега чувствовал себя уютно - как минимум морально. Но года два назад чудачества ему боком вышли: весь в шрамах ходил - так, сам по себе хулиганил. А по большому счету он во все эти братковские дела не лез, а если и вмешивался, то на уровне: кто-то что-то не то ляпнул, кто-то не понравился и т.д. Нас с Игорем он все-таки, видимо, уважал, раз прислушивался, советовался, что и как делать в шоу-бизнесе. К Герману вообще относился, как к старшему брату... Но в последний год жизни бесы его уже оседлали и вовсю погоняли".
"С бесами тут не все понятно, - сомневается Игорь Герман. - Мне кажется, Наговицына постигла высшая кара за невольное лишение жизни себе подобного. И похоронили его, некрещеного, без отпевания. Для меня это было, как обухом по голове, потому что и после смерти душу можно спасти, надо только молится за нее, но как?! Ведь некрещеная же! Остается лишь уповать на милость Всевышнего к артисту, затронувшему своими песнями души обездоленных. Наверное, прибрав человека в 31 год, он у себя ему место уготовал, а не там, где души горят".
...О том, что случилось с Сергеем Наговицыным после той аварии, в Перми говорили разное. И что под амнистию попал, потому и не ушел на зону. И даже, будто местная братва заплатила кому надо 8 тысяч долларов - все равно, что 80 в Москве. Потом, мол, Сергей с пацанами полностью рассчитался. Но не его, говорят, это мысль - откупиться от приговора. Он здесь был ведомым авторитетными почитателями... И пил он, якобы, как пел - без удержу, оттого и сердце отказало. Все это касалось лишь бренной физической оболочки - ей могло быть холодно и голодно на зоне. А душа его сразу же после аварии стала жить на всем казенном. Перед самым концом она, правда, вернется домой, к друзьям, и отогреется немного.
Из последнего "кухонного" разговора Анатолия Полотно и Сергея Наговицына в 10 числах декабря 1999 года:
С.Н.: "Так сейчас мне тепло, так кайфово... Ребенок, наконец, родился - дочка. (До этого сын родился семимесячным, не выжил.) Альбом ("Разбитая судьба" - Р. Н.) попер, концерты пошли. Суды эти бесконечные закончились... Да не надо мне, Толь, денег на "тачку", убери - у меня есть!"
"Где выступаешь?" - спросил его тогда Анатолий.
"Да в Кургане у меня концерты". - "А, Курган, знаем!"
В этом городе в свое время состоялся первый большой выездной концерт Полотно. В гастрольном маршруте Сергея Наговицына этот пункт стал последним.
...Сергей взял свою сумку - там у него была передача кому-то на зону в Соликамск - и уехал в аэропорт. Это была их последняя встреча.
"Вот, говорят, пил, себя не щадил, и потому сгорел человек, - размышляет Анатолий Полотно. - Горел ли он? Да, но не тем факелом, что бьет вверх на три метра, а тепла от него - никому. В Сереге был русский огонь. От него жар изнутри шел, как в хорошей печке от дров. Он не колотил себя в грудь, не кричал, что дико занят. Прост и доступен был. И говорил он по-русски - скупым мужицким языком, обтекаемо и, в то же время, емко. Позвонит бывало: "Толян, ну ты в курске?" - "В каком Курске?" - "Ну, в смысле, в курсе: я же тут альбом выпустил!"
"По последней работе Сергея - "Разбитой судьбе" - я отчетливо понял: этот парень ближе всех нас, людей этого жанра, подошел к черте сегодняшнего дня. Рок не допускает таких вещей. Такого четкого, неразмытого, явственного видения и осознания этой жизни".
"После несправедливо раннего ухода Сергея Наговицына, - говорит Игорь Герман, - название альбома сделалось как бы исчерпывающим в своей емкости для всей его жизни. Между тем, автору имя его детища виделось куда более оптимистичным: "На свиданку". Но выпускающая фирма "Мастер Саунд Рекордс" выбрала для всего альбома название другой песни - "Разбитая судьба". Сереге это не очень понравилось, но свой гонорар за эту работу он уже получил, поэтому в бутылку не полез.
Какая разбитая судьба? Кто сказал? Да, слишком рано Сергея не стало. Но жить-то он умел и делал это красиво. Анекдоты травил так, что я ржал, как конь. Широк был душой, с бабками расставался легко. Помню, как-то мы с ним шли в гости к его тренеру по боксу, который, перебравшись в столицу, жил где-то в районе Нового Арбата. Серега прихватил с собой бутылку какого-то дорогого бухла, рублей за 400. "Михалыч, да разве это те деньги, которые мы должны считать? - говорил он. - Ведь у нас еще все впереди". Наговицын всегда надеялся на то, что запишет еще не один альбом. А осталась после его смерти одна-единственная заезженная рабочая кассета, куда они с Эдиком Андриановым скидывали то, что Сергей напел под гитару. Песни 3-4 там есть. Все".
"...Все впереди..." Сергей Русских, напротив, рассказывал, что, незадолго до смерти, у Наговицына откуда-то возник страх, что очередная песня может оказаться последней. Однажды, они ехали вместе в Пермь поездом. (Точнее, по просьбе авторитетных поклонников, один Сергей сопровождал, транспортировал другого до дома.) "Мы с ним ехали в разных вагонах. Разошлись спать, вдруг, в 2 часа ночи он рвется ко мне в купе, будит всех: "Вот, послушай, я тут песню написал!"
"Когда Сереге случалось заработать денег, он тут же кайфово их и тратил, - вспоминает Герман. - Отвязывался так, что ему было все равно, где петь, перед кем. В кабаке, где работал Фара Карамов (скрипач Анатолия Полотно, он же - исполнитель "русского шансона" Федя Карманов - Р.Н.), один вылезал на сцену и начинал танцевать. Я ему: "Серега, ты что, о..ел?" А он: "Да мне пофигу, Игорь. В кайф мне, понимаешь?!" Но такое случалось после трех стаканов водки, естественно. ...Накосорезить по пьянке он мог, причем, по беспределу. Помню, в ту осень, когда в Москве взрывали дома, я, Русских - он тогда не пил - и Наговицын встретились у меня дома. Посидели, выпили... Стали расходиться, залезли в мою машину, стоящую у подъезда, сидим курим. Вдруг вижу в зеркале: участковый мой приближается, с которым у меня по жизни нормальные отношения. Думаю: надо выйти, поздороваться со старшим лейтенантом - когда я с ним познакомился, он еще в младших ходил... Стою с участковым у машины, разговариваю за жизнь, за террор. Неожиданно из-за опущенного стекла высовывается Серега: "Слышь, сержант! А у меня тут пушка!" Тот мне: "Игорь, это кто у тебя там такой борзый? Я его сейчас в клетку закрою!" - "Да нет, лейтенант, это уважаемый человек, артист, просто выпил немножко". А Сергей опять за свое: старлея до сержанта опускать да пушкой выдуманной грозить. Ну, мы с Русских, дико извиняясь перед участковым, затащили Наговицына в подъезд. Лейтенанту пообещали назавтра спровадить "уважаемого гостя" домой в Пермь. А наутро, когда вправлял Сереге похмельные мозги, он только смущенно бубнил: "Ну, ты, Михалыч, на меня наехал, ну, наехал..."
Наверное, он до конца ощущал себя "звездой", лишь когда бывал подшофе. А трезвый - тише воды, ниже травы. Увидев наше с ним черно-белое фото, где мы оба сняты стрезва, он только и смог произнести удивленно: "Ну, Михалыч, мы здесь прямо как модели!" У него как раз только-только дочка родилась, и он поспорил с "курганскими" на ящик "Хеннесси", что год не будет бухать. С Женечкой на фотографии он - ну, чисто, ангел: умиротворенный такой, улыбается. "Вот, - говорит, - у меня в коляске лежит Евгения Сергеевна - кандидат медицинских наук!" - "Почему не доктор?" - спрашиваю. - "Ну, Михалыч, доктор - это слишком круто. А вот кандидат - самый сенокос".
Но не дожил он до этого кандидатства, мудила из Нижнего Тагила. И слова его про медицинские науки теперь злой какой-то иронией кажутся - не спасли они его, науки эти. И жене Инне, которая сдерживала его, как могла, до рождения ребенка сопровождая во всех поездках, это не удалось. Врачи незадолго до смерти Наговицына предупредили ее: "Все, Сергею пора завязывать. Совсем". Он вроде бы послушался, лег в больницу, но тут "челябинские" звонят, напрягают Инну: "Вот, Серега обещал концерты". Она была резко против. Но Наговицын привык держать слово. И он поехал в свою последнюю гастроль...
Я плакал и костерил его последними словами в то утро, когда его теща Виолетта Павловна позвонила и сказала, что его больше нет. Слушал весь день кассету с его песнями и думал: ну, никак не должен он был уходить так рано".
*****
Альбом "Разбитая судьба" стал струей свежего ветра в затхлой атмосфере конъюнктурного "шансона". Эксперименты с электронным звучанием, синтез танцевального ритма и "специфического" текста - все это уже переварено жанром не раз - и по большей части неблагополучно. (Все-таки блатная песня - это "живая струна", как назвал один из своих альбомов Михаил Круг.) А у Наговицына в "Разбитой судьбе" получилось! Электронные инструменты сочетаются с синтетической хрипотцой голоса идеально, и эта гармония - заслуга аранжировщика Эдуарда Андрианова. Андрианов был для Наговицына примерно тем же незаменимым человеком, каковым является для Полотно Сергей Кама, композитор и певец, кстати - земляк тезки.
"Сергей Наговицын... Где-то в середине 90-х я впервые услышал это имя, вспоминает Кама. - Я в то время уже перебрался в Москву, в родной Закамск лишь наведывался, правда довольно регулярно. Вдруг слышу: новый поющий земляк появился - прибавился к незыблемой пермской четверке или пятерке более или менее известных исполнителей. Составляли ее Полотно, Герман, Русских; свою раннюю группу "Шоколад" и себя самого, как автора, могу еще присовокупить... И вот - Наговицын. Парень из Закамска... Мне стало жутко приятно: как же, не то, что земляк - жили мы с ним рядом! Я-то постарше был, но начал припоминать дворовые ватаги, где он обычно верховодил - лобастый такой, сразу в глаза бросался. Сразу захотелось послушать его песни. Но - странная вещь: в Перми эти записи было тогда не достать, а в Москве - пожалуйста! В родном городе лишь один раз, в ресторане "Юбилейный", его песню слышал - с магнитофона крутили.
Потом, уже в Москве, в ГЦКЗ "Россия", Толя Полотно собрал все наше поющее землячество, посидели мы хорошо... Тогда я с Сергеем и познакомился. Не могу сказать, что мы сильно сблизились после той встречи. Какого-то общего круга знакомых у нас не оказалось. Я постоянно в Москве, он - в Перми. (И в этом, кстати, его феномен: человек стал известен, не тусуясь в столице.) Единственным связующим звеном был Толя. А когда я в Пермь приезжал - к своим, к близким - особо в местную жизнь не интегрировался. Парадокс: сам в прошлом кабацкий музыкант, не люблю кабаки, застолья и прочие шумные дела. Поэтому даже со старыми приятелями лишний раз пообщаться не удавалось. Но работали с Сергеем наши, закамские, ребята: Эдик Андрианов, Игорь Гусев, Мансур, с которым мы делали "Шоколад". Последний альбом очень сочным у них получился. А тексты песен просто изумительные, язык какой! И ведь это парень с соседней улицы написал такое, а не выпускник литинститута.
С тех пор, как я узнал о существовании Сергея Наговицына, постоянно "выхватывал" из сборников какие-то его новые вещи. И всегда удивлялся - его и ребят смелости в прокрустовых рамках "русского шансона"".
"Вот, - думаю я, - и Сергей Кама считает, что песни Наговицына - не рядовой трехаккордный "блатняк", слишком много там экспериментальных "фишек". Тот же "Этап", очень похожий на музыку рэггей:
"С возрастом я стал приглядываться, прислушиваться к знакам фортуны, - говорит Сергей Кама.- Наверное, я, по меньшей мере субъективен, но мне кажется, что Сергей Наговицин в какой-то момент испугал саму судьбу: слишком хорошо пошли у него дела, когда он все-таки вышел из внутреннего кризиса после той аварии. Может быть, некими силами высшего порядка ему было предопределено и дальше нести этот крест? И, увидев, как быстро он оправился, пришел в себя, они решили, что это повредит его душе, и внезапной смертью спасли его самого и его семью от еще более ужасных испытаний?
Судьба не терпит дисбаланса. Кто-то говорит, что Сергей внезапно был вырван из жизни. Я считаю, что таким образом восстановилось равновесие в высших сферах".
...На отдаленном Закамском погосте спит вечным сном в одной могиле с сынишкой и бабушкой Сергей Наговицын... Зачем? Почему так? "...Не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии..." - вспоминается Евангелие от Иоанна. ...Спят они: весна, лето и осень жизни - все вместе... Крепкие, раскидистые зеленые ветви деревьев летом, зимою - черные птичьи лапы, веники-метелки с шишками будущих почек. А какая-то из них не распустится по весне... Но мне не хочется верить, что там, где сейчас пребывает Сергей, царит вечная стужа.
*****
P.S. с Инной Наговицыной
...Женечка, их с Инной желанный ребенок, каждый день напоминает ей о Нем. Ради этой крошки ей теперь приходится жить. "У девочки даже родинка появилась на теле там, где у Сереги была, хотя родилась малышка без нее", - говорит в трубку из далекой Перми Инна Наговицына. ...Она говорит, говорит, говорит, я механически фиксирую и думаю про себя: а ведь они, Наговицыны, люди не от мира сего. Сергей-то был точно. Серегой, Сергеем она называла его только когда была чем-то недовольна, сердилась.
"...А так все тупье, да тупье. Однажды мы затеяли строить баню на даче. На даче, о которой местные журналисты написали как о каком-нибудь загородном коттедже. Да нет, обычный у нас домик, на родительском еще земельном участке. Ну, и Сергей стал спрашивать меня, где что в бане должно быть. "Тупье ты, - говорю ему, - ты же мужик, что у меня спрашиваешь - сам должен знать".
...Договора на песни Серега обычно подписывал, не читая. Со свердловской фирмой так было. Ну, не вникал он во все эти пункты 2.1 и 3.2. Ерунда, мол, говорил. Помню, как-то посоветовала ему трудовые книжки наши куда-нибудь пристроить. А он мне: "Да зачем? До пенсии еще дожить надо".
...А пенсия оказалась нежданно скорой - та, которую выписали Женечке за отца. И составляет она не смехотворную - это слово тут неуместно - а страшную сумму в триста рублей. "Вы бы видели, как мы живем, - говорит Инна. - Нищета в "хрущобе". И жалуется, жалуется, жалуется и от этих жалоб некуда деваться. Так оно и есть: не принесли пять альбомов и по меньшей мере один сборник больших денег их создателю. Он жил здесь и сейчас, весь был в сегодняшнем дне, чуял его суть. И не верил в грядущие суперприбыли, раздавая вместе с женой первый альбом - "Золотку", "Городские встречи", где она ему подпевает, - в пермские киоски звукозаписи.
"Мы с ним привыкли полагаться только на себя, - говорит Инна. - Вокруг многие почему-то думали, будто у Наговицына куча денег, раз продаются кассеты с его песнями. Особенно это сказывалось во время этого бесконечного суда. Серега и в самом деле нашел деньги, вернее, наскреб их, но - сам. Ни о какой "братве" тут речи нет. В суде еще удивлялись, почему не дали срок: от трех до пяти лет... А ведь Сергей оплатил похороны погибшего в той аварии человека! И, на самом деле, он не сбивал его, а врезался в "Волгу", стоявшую без огней на встречной, его полосе. И того водителя ударило его же машиной.
Как он переживал тогда, лучше не вспоминать... Он же кошек, собак бездомных подбирал; три года у нас собака парализованная жила, он ей сам каждый день уколы делал, а здесь человеческая жизнь!
Я все удивлялась, как Серега сам-то жив остался. А он мне: "Значит, не пришло еще мое время". Но то была лишь отсрочка. Я почему-то всегда думала, что умру раньше него, а вышло наоборот".
Роман Никитин.
