Александр Новиков. 100 песен зоны
— Наоборот. Я старался лишний раз не вспоминать о тюрьме, а если вспоминал, то с юмором. Говорю об этом только в том случае, если спрашивают. Но у нас любят позлословить...
— Шесть лет в неволе — большой срок...
— На тот момент это была одна шестая часть моей жизни. Я ничего не гиперболизирую и ничего не умаляю. Вот жизнь моя как она есть...
— Александр... Кстати, как Вас по отчеству?
— Не надо по отчеству. Но вообще-то — Васильевич.
— За что Вас привлекли к уголовной ответственности?
— Меня посадили в 1984-м за изготовление и сбыт музыкальной аппаратуры. Но на самом деле посадили все-таки за песни, потому что этим ремеслом я занимался с 1978 по 1984 год и никому не было до этого дела, а как записал альбом "Вези меня, извозчик", в дверь постучали. Делали мы усилители, динамики, я продавал их через комиссионные магазины. Это, собственно, и инкриминировали. Нашли единственный способ смастерить из этого уголовное дело. Но за "фирму" нашу продукцию мог принять только идиот или следователь. Группа следователей, которая занималась моим делом, все прекрасно понимала. Когда свидетели пытались сказать: они, мол, знали, что покупали самодеятельную аппаратуру, в дело все равно записывалось, что их обманули. Ну да не стоит большого внимания уделять этому делу, оно сфабриковано. Совершенно безмозгло сфабриковано. Нас обвинили в мошенничестве. То есть мы навешивали лэйблы, чтобы цену поднимать, людей обманывать.
— Вам дали срок десять лет. Из каких статей они сложились?
— 93-я прим. И еще дача взятки лицу, которое я никогда не видел. И он меня — никогда! А мне приписали соучастие в даче взятки. Для них закон не писан.
— В каком-то смысле я символом был, но дело в том, что есть еще и администрация, которая, обнаружив, что меня уважают заключенные, что я пользуюсь авторитетом, наоборот вымещала на мне все: изолятор, самую трудную работу, унижения, лишения, всяческие провокации, рассчитанные на то, чтобы я взорвался, чтобы отказался от работы, и можно было раскрутить, срок добавить. Кроме того, они указание получили: истребить, дожать работой тяжелой, изолятором, карцером. Мне подыскали самое тяжелое место на эстакаде — на разделке леса. Я два года разделывал лес.
— Вы физически очень крепкий мужчина (рост под два метра, худой, жилистый. — Прим, авт.)...
— Я вообще трудяга по жизни. Белоручкой никогда не был. Поэтому в лагере меня и не могли уморить, хотя в течение двух лет пытались это сделать.
— А как у Вас с образованием? В институте обучались?
— В трех: политехническом, горном, лесотехническом в Свердловске. Я учился не потому, что меня так уж интересовали эти профессии, а потому, что там были отличные ансамбли.
— У Вас были в лагере гитара, магнитофон?
— После того как узнали, что в зону прибывает Новиков, провели обыски, изъяли все магнитофоны и в зоне, и в батальоне. Был случай, когда кто-то "плеснул керосина", будто Новиков в зоне записал концерт (на самом деле этот альбом, чье авторство тогда приписывалось Новикову, принадлежал перу, ни больше, ни меньше, Ивана Кучина, вскоре также попавшего за решетку! — Прим, авт.), так устроили такой обыск по всей зоне! Притащили этого прапорщика, который якобы меня записывал, выдернув его из отпуска, и начальник колонии на него орал: "Я тебя сгною в камере, если ты не скажешь, когда и где вы это записывали!"
— Стихи-то Вы могли сочинять?
— Да, но мешали постоянные обыски и облавы. Перетряхивали личные вещи, следили, куча соглядатаев всегда была приставлена. Какая там гитара!.. Человека ночью убили в лагере: позвони на вахту, скажи об этом, не думаю, чтобы кто-то пришел в барак — ну, раз убили, так пусть лежит. Но если бы позвонили и сообщили, что Новиков сидит с гитарой и что-то брякает, поднялась бы тревога. Собаки, солдаты, батальон бы подняли. Вот идиоты — до чего боялись! Правда, стихи я иногда из лагеря всевозможными путями передавал на свободу.
— Вы пребывали в местах не столь отдаленных, когда в стране набирала обороты эпоха перестройки и гласности. Тогда, помнится, в прессе впервые появились статьи в Вашу защиту, а в Москве, на Арбате, сидели люди и собирали подписи под воззванием: "Свободу Александру Новикову!" Интересно, перестроечные настроения докатились как-то до тех мест, где Вы пребывали в несвободе?
— Когда стала общественность негодовать, собирать петиции с десятками тысяч подписей, тогда замполит, что громче всех кричал: "К клубу Новикова на пушечный выстрел не подпускать!" (я сидел почти пять месяцев в изоляторах, в отстойниках — за малейшую провинность), смилостивился.
— Это правда, что Вы написали роман о том периоде своей жизни?
— "Записки уголовного барда". Двести пятьдесят страниц. Но эта книжка не только о тюремном периоде, я не хотел на этом акцент делать. Написана книжка легким, хорошим языком, совершенно не жалостливым, и вообще с оттенком самоиронии.
— Александр, как в зоне пишется?
— А как там может писаться, если там двенадцатичасовой рабочий день! Но тем не менее за шесть лет я написал там около ста песен.
— Вы относите себя к тем авторам, что пишут легко, без напряга?
— Не сказал бы. Мне, чтобы песню сочинить, всегда требуется усилие, штурм. Я же не пишу попсу голимую, которую нынче день и ночь крутят по телевизору. "Рифмованный жмых," — так я называю нашу попсу. Причем эта конвейерная музыка достанет тебя, хоть телевизор выключай, радио вырубай...
— Вы живете на два города — и в Москве, и в Екатеринбурге. Где лучше живется?
— Мне вообще везде хорошо живется. Невзирая на трудности, радуюсь жизни, строю планы, сам их реализую. Для меня Екатеринбург — не провинциальный город. Вообще многие интересные проекты, идеи рождаются не в Москве. А там просто продаются.
— Я затрудняюсь определить место для своего цикла на стихи Сергея Есенина. Это все-таки не дело поэта и музыканта, куда-то себя "относить". Я не подстраиваюсь, делаю то, что душа просит и еще кто-то свыше диктует, ну а уж как это классифицировать — это тема для теоретиков, критиков. Я не примазываюсь ни к чему. Но считаю, что, так же как и Токарев, и Розенбаум, что-то свое внес в этот жанр корневой русской песни.
— О Вашем. Александр, крутом характере, о Вашей резкости ходят легенды...
— Это мой характер. Я ершистый, прямой, не могу льстить. Сам себе буду противен, если кому-то польщу. Обидел меня — получи! Не могу увиливать, стою на своем и ни шагу назад не сделаю. Меня можно сбить, но заставить меня свернуть — нет.
— Видимо, эти качества Вам пригодились в бизнесе. Ведь в отличие от других музыкантов. Вы своей коммерческой деятельностью обеспечили себе и своим близким хорошее благосостояние.
— Во мне всегда была эта жилка. Недаром же меня "упекли" за частнопредпринимательскую деятельность (улыбается). Но вообще-то это тема большого отдельного разговора.
— Вы не хотели попробовать свои силы в кино — у Вас такая фактурная внешность...
— Время от времени возникают такие предложения, но я же не актер. Самого себя еще сыграть бы мог, но поручиков, афганцев — извините. На сцене я чувствую себя как рыба в воде. Многие мои коллеги-музыканты уже попробовали свои силы в художественном кино. Смотрю на их потуги и думаю: такой прекрасный певец, композитор, а в кино выглядит жалким козленочком на шатких ножках. Личность пропадает!
— Как Вы относитесь к присутствию телохранителей рядом со звездами эстрады?
— Это вопрос скорей к "попугаям", которые ходят по сцене. Но они же не мужчины, а среднеполые существа. Не стыдно ли мне, мужчине, ходить в куче телохранителей? Надо прежде всего самому себя уметь защитить. Поэтому я бью грушу, крушу доски руками, могу сломать и человека.
— Вы верующий?
— Я крещеный, причем окрестился в начале 90-х. В церковь молиться не хожу, но хожу туда посмотреть на красоту исконную, душой очиститься. А в трудные минуты я полагался прежде всего на себя, на свои внутренние резервы.
— Вы известны тем, что помогаете молодым музыкантам. Вы как продюсер помогли раскрутиться такой талантливой певице, как Наталия Штурм...
— А кто же, если не мы, можем протянуть им руку! У меня есть своя студия, и на ней молодые талантливые ребята могли записываться бесплатно или по минимальным ценам. Я много занимался и благотворительностью — помогал семьям, детям погибших в войнах нашего времени.
— Интересно, а Вы общались с теми людьми, что вели Ваше сфабрикованное дело, когда вышли на свободу?
— Они попрятались, на глаза не показывались, им, безусловно, стыдно. Бог их простит! Они тоже жертвы системы, просто исполнявшие чье-то указание. Я же ведь все предчувствовал. Когда записал "Извозчика", я точно знал, что меня посадят. Но не знал, что так быстро. И тогда не мог предположить, что с этими песнями я объеду всю Россию, что за них мне будут платить деньги.
В. Казаков, М. Садчиков
«Вне закона», №37, 13.9.1999
