Александр Новиков: «Каждый мужчина должен побывать в армии или тюрьме»
— Александр Васильевич, поговорим о том отрезке времени, который так или иначе не вычеркнешь из вашей биографии: это шесть лет, проведенные на зоне.
— Прежде всего, хочу передать творческому коллективу газеты «За решеткой» слова признательности и поддержки в их начинании. Безусловно, эта сторона нашей жизни должна волновать общество. Хотелось бы, чтобы газета не только объективно подходила к людям, оказавшимся за решеткой, но и стремилась отстаивать право каждого, вниманием своим облегчать его участь.
— Спасибо. А теперь о главном: с чего все началось?
— Первую свою песню я написал после просмотра фильма "Вертикаль". Называлась она "Улица Восточная". После школы поступил в Уральский политех. Причиной тому послужило то, что УПИ был в те годы рассадником вокально-инструментальных ансамблей. Дважды я в нем учился и дважды меня исключали "за вызывающее поведение и нежелание вступить в комсомол". Я поступил в Горный институт, но с 3-го курса меня оттуда "ушли" по тем же мотивам. Тогда и начал играть в ресторанах.
В стране тогда было плохо с музыкальной аппаратурой. Западная электроника редко появлялась в комиссионках и стоила бешеные деньги. В этих условиях родилась идея мастерить самому.
Свела меня судьба с Алексеем Хоменко. Он тогда был руководителем ансамбля "Слайды" на Уралмаше. В ДК "Уралмаша" мы и записали мой первый альбом. Однажды, в ожидании музыкантов и проверяя микрофон, я спел непроизвольно начало песни "Я вышел родом из еврейского квартала". Леха кулаком по столу, глаза — по полтиннику: "Чья эта песня?" — "Моя", — отвечаю. А он: "Стоп, все, пишем на пленку".
Словом, дождались музыкантов и начали запись. Хоменко светится: "Это круче, — убеждает, — чем у Токарева". Начало А есть, должно быть и А продолжение. Я пишу песни дальше. Вечером запрусь в туалете (к тому времени у меня уже было двое детей) и, чтоб не мешать никому, сижу на крышке унитаза с гитарой и авторучкой и создаю. .. Так месяца за полтора и подготовили весь альбом из восемнадцати песен.
— И что было после?
— А после возник естественный вопрос — кому показать. Пришли к Валерию Положенцеву, известному в городе филофонисту, он профессионально занимался тиражированием записей. Валера прослушал и говорит: "Запомни, это будет потрясающий успех!" И повторил по слогам: "По-тря-с-с-сающий!" И добавил еще: "Но ты за это пострадаешь, тебя станут преследовать, так что подумай, стоит ли начинать".
Через пару месяцев пленка уже крутилась во всех концах страны. Скажу, что такого успеха я не знал ни до, ни после.
— Даже за рубежом о вас узнали?
— Да, «Немецкая волна» оказала мне «медвежью услугу». Без моего ведома была выпущена пластинка «Песни Александра Новикова из Свердловска». За ней последовала радиопередача, которую с карандашом в руках прослушали компетентные органы. И сразу же колесо закрутилось. Мне дали знать, что «шьется дело».
— Значит, всему виной стали ваши песни? Но ведь дело озаглавлено: "Изготовление и сбыт музыкальной аппаратуры и выдача ее за импортную"?
— Всегда легче подвести уголовную статью. Следователь, ведший мое дело, Владимир Ралдугин, сказал мне после первого допроса: "Высоцкого мы в свое время упустили, Новикова не должны упустить".
А аппаратуру я создавал высокого качества, по тем временам она не уступала мировым стандартам. Одними из первых обладателями ее стали наши рок-группы "Урфин Джюс" и "Наутилус Помпилиус". Когда потребности в ней возросли, появились компаньоны. Да, клеили мы на нее лейблы известных западных фирм. Но те к нам претензий не имели. Спрос был огромный. Это на суде многие стали петь с голоса следователей, что, мол, не знали о ее происхождении. И топили меня даже те, кто знаком был со мной не один год. Сейчас они боятся меня и, если завидят, стараются уйти в сторону. Как крысы, бегущие от взгляда человека.
— Но вы тогда уже чувствовали "шаги за спиной"?
— Конечно! Мой телефон прослушивался, у подъезда маячили "серые фигуры".
5 октября 1985 года выхожу на улицу слышу: "Московское время семь часов пять минут". И тут меня цапают под руки и везут прямо на Ленина, 17, в УВД.
— И как там вас приняли?
— Объятья распахнули (смеется). А если серьезно, сразу пред светлые очи следователя Ралдугина. После трехчасового разговора (скорее, допроса) он сказал такие слова: "Александр, вы мне симпатичны, поверьте. И я вам честно скажу, что вам повезло, что вы делали аппаратуру. Если бы не было этой зацепки, мы бы просто нашли пострадавшую от насилия малолетку и применили другую статью УК".
Первую неделю продержали в КПЗ, а затем переправили в Свердловский централ. Захожу в камеру, там сидят несколько человек. Поздоровался. Тут одному "удаву" мои кроссовки понравились, претензии начались. Ну, я торговаться не стал, набил ему е. ....ик, он и успокоился. Что поделаешь, там авторитет не словами зарабатываешь, а кулаками. Они у меня были тренированы, я в те годы доску в несколько сантиметров толщиной пробивал. Да и занятия боксом даром не прошли.
— А суд как прошей?
— Да не было это судом, это был плохо срежиссированный спектакль. Здание было оцеплено солдатами, на суд не допустили ни журналистов, ни друзей. Официоз соблюли: в зале находилась "Компетентная" комиссия по анализу моих песен в лице ныне покойного писателя Вадима Очеретина и ныне здравствующего композитора Евгения Родыгина. Они вынесли вердикт, что автор этих песен нуждается если не в тюремной, то в психиатрической изоляции.
— И что в итоге?
— Припаяли мне десять лет с конфискацией. Самое обидное и, к сожалению, невосполнимое то, что при обыске они унесли много моих стихов. После суда меня этапом отправили на зону в Ивдель, что в Свердловской области. Лагерь этот назывался учреждением М 242/2.
Ивдель — это низенькие деревянные строения, со всех сторон зажатые вековой тайгой. При свете прожекторов, под лай собак, заслышав свою фамилию, спрыгивали в снег и бегом бежали к распахнутым дверям "автозака". Последним в списке был я. Лишь прозвучала в темноте моя фамилия, прыгаю, но. .. не касаюсь земли. Меня с двух сторон подхватывают под мышки и, удерживая на весу, влекут в машину. Ростом я почти два метра, представляете, какого же были охранники?
Первые два года работал на лесоповале. Четырнадцать часов в сутки: летом — жара и тучи рыжих злых комаров. Зимой — морозы за 50 градусов, ветхая зековская одежонка. В те годы перестройка под бравурные марши делала свои исторические свершения. На воле — продукты по талонам, а что говорить про лагерь! Голод был жуткий, в кровь бились "опущенные" у помоек, собирая капустные очистки. Кормили баландой: в кипяток сыпали муку, перемешивая с мойвой. Даже хлеб и тот пекли "по особому рецепту". За окурком на пол бросались, "как на буфет вокзальный". В результате — цинга, туберкулез. И самое страшное, люди теряли человеческий облик, превращаясь в подобие животного.
Я стоял с крючком у движущейся ленты транспортера. Хлысты деревьев, раскряжеванные на стволы в несколько метров, шли потоком, надо было зацеплять и резким движением скидывать их в сторону. К концу смены не чувствуешь ни рук ни ног, кажется, все одеревенело.
На зоне, повторюсь, обо мне были наслышаны задолго до появления, отношение было разное. Но опять же — его нужно завоевать. Как-то стою за лентой, орудую крючком. Вдруг р-раз, щепка по спине. Оглядываюсь: у бревен сидят зеки, мирно курят и до меня дела нет. Дальше крючкую стволы. Опять в спину удар. Краем глаза успел выхватить "шутника". Подхожу, спрашиваю: «Ты бросил?». Невинными глазками смотрит, смеется. Ну и врезал несколько раз с левой в эту улыбающуюся харю. В кровь разбил и вернулся на рабочее место.
Первое время в лагере руки не только на лесе сбивал. Не скрою, и мне попадало, но я бил первым, если требовалось бить. Конечно, личные отношения в счет не шли. Сверху шла установка давить Новикова всеми средствами. Они и давили, как могли. За любую провинность — карцер, холодный бетонный склеп полтора на полтора. Скопище клопов и вшей, которых вертухаи называли своими помощниками в работе.
Тюрьма — жестокая школа жизни. И уж коль уготовано туда попасть, то нужно вынести достойно сей крест. Это, я бы сказал, Я сродни службе в армии. И потому каждый мужчина должен побывать в армии или в тюрьме.
Виктор Певцов
ЗА решеткой, №1 2002 г.
