Александр Новиков. Мемуары из тюремного подвала
— Я написал одну главу несколько лет назад. Тридцать страниц — начало самое. Как производился арест. И так мне стало тяжело. Нужно вновь себя засунуть в карцер. Для вас это художественный рассказ, а я, вспоминая, вновь переживаю это. Карцер — это полтора на полтора метра, такой бетонный стакан. Стекла нет, на улице минус сорок, решетка на окне, и на стене корка льда. Сам я в рубашонке и штанах. А посадили на пятнадцать суток. Дают полбуханки хлеба в день, ничего горячего. Единственное спасение — труба отопления внизу у пола, тонкая как плинтус. И как-то к ней пристраиваешься, притуляешься...
Это страшно. Все промерзает — все кости и ткани, руки и ноги застывают, даже внутри трясет. И встать вообще не можешь на пятнадцатые сутки. А тебе добавляют еще десять. Потом еще пять. А ночью вылезают из дырки крысы. Они тоже замерзают, липнут к этой трубе и к тебе. Они обсаживают человека, который в таком состоянии, что ничего не может предпринять, почти без сознания — только шум в голове. У меня до сих пор остался след от крысиного укуса, который потом нарывал долго... А крысы сидят, скрипят, если их отбросишь. Чтобы вам почувствовать хоть как-нибудь это, можно купить с десяток белых крыс, улечься на пол в ванной, посадить крыс на себя... Попробуйте!
О чем я думал тогда? Ни о чем. Думал, как бы выжить достойно или достойно умереть. В принципе иллюзий не питал, так что думал, как бы достойно умереть.
Почему прессинг такой был? Когда меня арестовали, хотели одного: чтобы я публично отрекся от своих песен, чтобы согласился, что я графоман и не хотел писать антисоветчину, писал для «капустников», так получилось... Сел бы в сумасшедший дом... А я отказался. И меня тогда начали уничтожать. Ко мне даже прислали журналиста Леонида Никитинского из «Крокодила». Он выслушал, посмотрел на меня и сказал: «Фельетона не будет. И более того — я сделаю все, чтобы это дело развалить». Вот это и есть подвиг журналиста, которого прислали ко мне совершенно для другого. Мы с ним абсолютно были незнакомы, он просто приехал из Москвы с заданием редакции. И так бывает! Недавно я нашел его письмо ко мне в лагерь, где он просит меня написать прошение о помиловании. А я отказался и не написал.
Когда я сидел под следствием, заместитель начальника тюрьмы, который сажал меня в очередной раз в карцер, сказал так: «Новиков, мы тебя здесь закопаем. И если ты даже случайно откопаешься, то мы тебя найдем и закопаем еще глубже». А сидел я перед ним на привинченном к полу стуле. И он передо мной в уютном кресле. Он при этом поигрывал большим охотничьим ножом, который ему подарили. А по телефону кому-то давал указание, чтобы заключенному, который поступил в СИЗО с татуировкой «Раб КПСС» на лбу, эту татуировку сейчас же вырезали...
Я смотрел на него, слушал, а потом сказал: «Я на вашем месте, гражданин начальник, сидеть никогда не буду, а вот вы на мое, может, еще сядете». И как в воду глядел: прошло несколько лет, и он сел. Его через несколько лет посадили в этой же самой тюрьме за издевательства и превышение служебных полномочий.
Лагерь, где я сидел, был многолюдный — там проходили по этапу иногда человек двести в день и больше. Всего вмещалось почти три тысячи человек. И потому вся страна знает, как я сидел. Я вошел в лагерь легендой и остался легендой. Не поломан, не изломан, не просил ни пощады, ни поблажек. Это уж так я могу похвастаться. А прессовали меня люто. За все — за не-застегнутую пуговицу, за то, что отлучился с рабочего места, и так далее... Я выжил и благодарен судьбе, что она мне подсунула такое испытание и что я его перенес достойно. А теперь у меня есть такой опыт. И через призму этого опыта мне российский шоу-бизнес кажется не монстром и демоном, а отрядом бойскаутов с барабанами и пионерскими дудками...
Надежда Купская
Мегаполис-Экспресс, №42, 18 октября 2004 г.
