Константин Беляев: «Пел, сидел, ругал евреев»
Мало кому известно, что у популярной озорной песенки "Евреи, евреи, кругом одни евреи", которую в широких массах считают народным творчеством, есть автор - старейшина русского шансона Константин Беляев. На вопрос, не обвиняют ли его в антисемитизме, г-н Беляев пожимает плечами: "Евреи сами очень любят эти куплеты. Стоит только начать: "Если в кране нет воды...", как аудитория хором и с большим энтузиазмом мне отвечает, кто именно в этом безобразии виноват".
Биография Константина Беляева типична для представителей его жанра. В конце 70-х, пребывая в молодёжном лагере под Гурзуфом, он на пляже собирал вокруг себя толпы курортников. Однажды явился отдыхавший неподалёку ректор Академии внешней торговли и признал в мужчине с гитарой своего сотрудника. Прибыв в Москву, первым делом вызвал к себе завкафедрой: "Я не потерплю, чтобы в нашем учебном заведении работал человек, распевающий антисоветские и антисемитские песни!"
Недовольны были и власти. Во времена, когда пластинки западных исполнителей продавались только у спекулянтов за большие деньги, "шансонье" удачно восполнил этот пробел. Он организовал на дому перезапись пластинок и рассылал магнитофонные плёнки заказчикам в другие города.
- Кто-то донёс, и меня арестовали, - рассказал г-н Беляев. - А потом суд вынес приговор - четыре года усиленного режима с конфискацией, у меня забрали всю роскошную аппаратуру и 800 новеньких, с иголочки, заграничных дисков. Имущество вывозили ночью на грузовике. Я был в таком трансе, видя, как выносят из квартиры коллекцию, которую я десять лет собирал, что рука не поворачивалась подпись поставить. Потом подсчитал свои убытки: около 90 тысяч советских рублей - целое состояние.
После суда, в мае 1984-го, в "Известиях" вышла разоблачительная статья "Почём модные диски". Константин Беляев к этому времени уже сидел в тюрьме. Затем его по этапу отправили на зону - в колонию усиленного режима, а последний год своей тюремной эпопеи он отбывал на "химии" в Вологде. Мог запросто сломаться за колючкой, но уцелел.
- По натуре и по лагерным понятиям я "мужик". В разборках не участвовал, в карты не играл, мне не нужно было курево, я не пил, поэтому от блатных не зависел. Работал, в лагерной самодеятельности пел песни советских композиторов. Как только попал в колонию, на меня сразу обратил внимание "бугор" (бригадир) Леонид Осичев и взял в свою строительную бригаду. Фактически под свое крыло. Я сначала не понимал, за что мне такая честь, а он сказал: "Вижу - среди быдла идет порядочный мужик в очках. Как, думаю, он здесь оказался? Надо обучить его жизни!" И обучил. Там ведь страшная зона была - сплошь убийцы и грабители. Лёня уберёг меня от ненужных знакомств. К моему прибытию он уже отсидел года три и знал лагерные расклады. Зэки его уважали за жёсткость и справедливость. Мы с ним до сих пор большие друзья, каждое лето я езжу к нему на дачу с гитарой.
В то время как некоторые исполнители блатной песни для вящей достоверности записывали себе в актив небылицы про отсидки, Константин Беляев судимостью бравировать не стал. Более того, пребывание на зоне никак не отразилось на его репертуаре. Не пел он блатняк ни до колонии, ни после неё. Говорит, что "это не моё". К тому же голос для таких песен надо иметь соответствующий - низкий, хрипатый, а у него баритональный приятный тенор.
- Шансон - он чем интересен? В нём, как в романе, есть завязка, развитие сюжета и концовка. Под шансон не станцуешь, ритм в нём не важен - важно смысловое содержание. Есть блатной шансон - песни людей, которые сами пережили треволнения, связанные с отсидкой. В блатняке, кстати, много мусора, но есть шедевры. Я же работаю в жанре уличной песни, который освоил еще в Одессе. Кстати, многих вводит в заблуждение еврейская тематика моих песен. Как-то я выступал на радио, и позвонившая в прямой эфир слушательница кокетливо спросила: "А как ваша девичья фамилия? Какой-нибудь Рабинович?" Я расхохотался: нет, говорю, я выступаю под своей настоящей фамилией. А говор - это из Одессы. Правда, Аркадий Северный про меня спел: "А на Крещатике гремит Беляев Костя, он под гитарку тихим голосом поёт, но Костю в песенках, бывает, так заносит, что уши вянут, пот холодный прошибёт". Я его спросил на одном из концертов: "Почему ты меня на Крещатике поселил?". Он отмахнулся: "Да какая разница. Споёшь еще и в Киеве". Как в воду глядел.
Игорь ЗАЙЦЕВ
"Мегаполис-Экспресс", 18.02.2002
Биография Константина Беляева типична для представителей его жанра. В конце 70-х, пребывая в молодёжном лагере под Гурзуфом, он на пляже собирал вокруг себя толпы курортников. Однажды явился отдыхавший неподалёку ректор Академии внешней торговли и признал в мужчине с гитарой своего сотрудника. Прибыв в Москву, первым делом вызвал к себе завкафедрой: "Я не потерплю, чтобы в нашем учебном заведении работал человек, распевающий антисоветские и антисемитские песни!"
Недовольны были и власти. Во времена, когда пластинки западных исполнителей продавались только у спекулянтов за большие деньги, "шансонье" удачно восполнил этот пробел. Он организовал на дому перезапись пластинок и рассылал магнитофонные плёнки заказчикам в другие города.
- Кто-то донёс, и меня арестовали, - рассказал г-н Беляев. - А потом суд вынес приговор - четыре года усиленного режима с конфискацией, у меня забрали всю роскошную аппаратуру и 800 новеньких, с иголочки, заграничных дисков. Имущество вывозили ночью на грузовике. Я был в таком трансе, видя, как выносят из квартиры коллекцию, которую я десять лет собирал, что рука не поворачивалась подпись поставить. Потом подсчитал свои убытки: около 90 тысяч советских рублей - целое состояние.
После суда, в мае 1984-го, в "Известиях" вышла разоблачительная статья "Почём модные диски". Константин Беляев к этому времени уже сидел в тюрьме. Затем его по этапу отправили на зону - в колонию усиленного режима, а последний год своей тюремной эпопеи он отбывал на "химии" в Вологде. Мог запросто сломаться за колючкой, но уцелел.
- По натуре и по лагерным понятиям я "мужик". В разборках не участвовал, в карты не играл, мне не нужно было курево, я не пил, поэтому от блатных не зависел. Работал, в лагерной самодеятельности пел песни советских композиторов. Как только попал в колонию, на меня сразу обратил внимание "бугор" (бригадир) Леонид Осичев и взял в свою строительную бригаду. Фактически под свое крыло. Я сначала не понимал, за что мне такая честь, а он сказал: "Вижу - среди быдла идет порядочный мужик в очках. Как, думаю, он здесь оказался? Надо обучить его жизни!" И обучил. Там ведь страшная зона была - сплошь убийцы и грабители. Лёня уберёг меня от ненужных знакомств. К моему прибытию он уже отсидел года три и знал лагерные расклады. Зэки его уважали за жёсткость и справедливость. Мы с ним до сих пор большие друзья, каждое лето я езжу к нему на дачу с гитарой.
В то время как некоторые исполнители блатной песни для вящей достоверности записывали себе в актив небылицы про отсидки, Константин Беляев судимостью бравировать не стал. Более того, пребывание на зоне никак не отразилось на его репертуаре. Не пел он блатняк ни до колонии, ни после неё. Говорит, что "это не моё". К тому же голос для таких песен надо иметь соответствующий - низкий, хрипатый, а у него баритональный приятный тенор.
- Шансон - он чем интересен? В нём, как в романе, есть завязка, развитие сюжета и концовка. Под шансон не станцуешь, ритм в нём не важен - важно смысловое содержание. Есть блатной шансон - песни людей, которые сами пережили треволнения, связанные с отсидкой. В блатняке, кстати, много мусора, но есть шедевры. Я же работаю в жанре уличной песни, который освоил еще в Одессе. Кстати, многих вводит в заблуждение еврейская тематика моих песен. Как-то я выступал на радио, и позвонившая в прямой эфир слушательница кокетливо спросила: "А как ваша девичья фамилия? Какой-нибудь Рабинович?" Я расхохотался: нет, говорю, я выступаю под своей настоящей фамилией. А говор - это из Одессы. Правда, Аркадий Северный про меня спел: "А на Крещатике гремит Беляев Костя, он под гитарку тихим голосом поёт, но Костю в песенках, бывает, так заносит, что уши вянут, пот холодный прошибёт". Я его спросил на одном из концертов: "Почему ты меня на Крещатике поселил?". Он отмахнулся: "Да какая разница. Споёшь еще и в Киеве". Как в воду глядел.
Игорь ЗАЙЦЕВ
"Мегаполис-Экспресс", 18.02.2002
