Люба Успенская «Я очень люблю свободу»
— Люба, я хочу, чтобы вы рассказали о себе, о своей семье. Как складывалась ваша жизнь здесь и в США? Уверен, читателям очень интересно будет узнать, каким образом вы оказались в Америке и откуда, собственно, родом.
Люба Успенская: Родом я с Украины, уроженка города Киева. Меня часто спрашивают, как давно я начала петь. Так вот, не помню себя не поющей. Всю жизнь, начиная с самого раннего детства, пела. Мои родители, все наши родственники всегда были как-то связаны с музыкой, играли на разных музыкальных инструментах. Так что мой путь певицы был определен изначально.
Оба моих брата учились игре на кларнете, а меня почему-то отдали на класс баяна. Дедушка мой был директором фабрики народных инструментов. Но, к сожалению, он пропал без вести во время войны. И вот родители (в память о нем) отдали меня учиться в музыкальную школу. Моя двоюродная сестра — скрипачка. Вся семья музыкальная у нас, все до одного. Когда мне было пять лет и к нам домой приходили гости, то папа ставил меня на стол, давал деньги и я пела. С тех пор у меня выработалась эта привычка — петь за деньги. Никак не могу отвыкнуть (заливистый смех). Я даже сейчас помню, что именно пела в пять лет. Это были популярные эстрадные песни. Была такая вещь Рашида Бейбутова «Песня первой любви», и я знала ее наизусть. Людям было немного смешно, когда такая маленькая девочка пела взрослые грустные песни.
— А у вас помимо музыкального образования есть еще специальность, или так сложилось, что всю сознательную жизнь вы занимаетесь исключительно любимым делом, творчеством? Вот если бы не стали певицей, то чем бы занимались?
Люба Успенская (улыбается): Нет у меня никакой специальности! Конечно, я умею готовить, и делаю это очень хорошо. Так что, если когда-нибудь возникнут проблемы, легко смогу в ресторане поваром работать. Всю свою сознательную жизнь я пела. Уже в шестнадцать лет начала петь в ресторанах Киева.
— А вы ставили себе голос у педагога, или вас просто природа наградила вокальными данными, слухом, артистизмом?
Люба Успенская: Еще давно пошла я к преподавателю по настоянию родителей. Родители вообще не воспринимали меня как певицу. Считали, что я манерно исполняю, но голоса у меня нет! И вот преподаватель начал со мной заниматься постановкой вокала, а я вдруг поняла, что меня пытаются переделать, что мой голос становится каким-то искусственным. Перековывали меня некоторое время, но, видимо, поняли, что это бесполезно. Я прекратила занятия и продолжила петь так, как умею.
— На каком направлении музыки формировались ваши музыкальные вкусы в период отрочества?
Люба Успенская: Лет в пятнадцать я впервые услышала и полюбила «Битлов», но не скажу, что воспитывалась именно на зарубежной музыке. Семья-то у нас была музыкальная, и в доме всегда имелось огромное количество разных пластинок. С удовольствием слушала Леонида Утесова, Марка Бернеса, Клавдию Шульженко. Все, что слушал мой папа, продолжила слушать и я. Из зарубежного я просто обожала Стиви Уандера. Короче, нормальные музыкальные вкусы, как у всех. Я очень любила Майю Кристалинскую, и так вышло, что мой дядя был главным концертмейстером оркестра, с которым она работала. А родной брат моего дедушки был директором оркестра легендарного Эдди Рознера. Как видите, семейство у нас было непростое. Причем мои родные не просто пиликали на музыкальных инструментах, а были именно профессионалами.
— С началом вашего творческого пути, вроде, разобрались. Теперь расскажите, что вас заставило покинуть страну, почему и когда вы эмигрировали в Америку?
Люба Успенская: Основная причина отъезда за границу — мой свободолюбивый характер. По натуре я человек, который что думает, то и говорит. Из-за этого я постоянно страдала. Есть ситуации, где лучше промолчать, а мне это не удавалось, и я очень выделялась этим среди людей. Когда еще жила в Киеве, меня называли антисоциальным субъектом. Я в открытую ненавидела коммунистов, весь строй социалистический. Другие люди могли смириться с той системой или просто не понимали, гае они живут, но только не я! Скажу вам больше: уже лет в 15-16 я начала прослушивать «Немецкую волну» и осознавать, в каком ужасном обществе мы все живем. Мне приходилось в шестнадцатилетнем возрасте выезжать с выступлениями в такие города как Ереван, Кисловодск и так далее. И я ощущала, что там больше свободы, по-другому живут люди. Они были более откровенными, не скрывали свои мысли и понимали прекрасно, что СССР — это не совсем то, что нам навязывает пропаганда.
Потом, в Киеве был жуткий антисемитизм, евреи не могли поступить ни в какие нормальные институты, академии. Заранее было ясно, что никуда не примут. И мне всегда очень хотелось на Запад, где можно говорить и думать свободно, и тебя за это потом не накажут... Уехала я из страны в 1978 году. К тому времени мои родители и братья уже были в Канаде. Уезжала я с мужем, и мы сразу попали в Нью-Йорк. Меня просто убедили, что в Торонто, где жила моя родня, будет сложно найти работу певицы, а Нью-Йорк — совсем другое дело. Я не привыкла ни от кого зависеть, рано начала самостоятельно зарабатывать, и если бы поехала в Канаду, то просто принципиально не стала бы получать пособие по безработице. Так что с первого дня в США я начала работать. Как сейчас помню, прилетели мы в Нью-Йорк 14 мая, в среду, а уже 16 мая я пела в ресторане «Садко» на Брайтон-Бич.
— Интересное дело, Люба. Я сам эмигрант, тоже с первого дня жил в Нью-Йорке, только приехал на 10 лет позднее вас. Так вот, мне отлично известно, как наши эмигранты месяцами ищут работу, ходят на биржу труда. Но чтобы прилететь четырнадцатого, а шестнадцатого начать работать — такое впервые слышу. Можно отсюда поподробнее?
Люба Успенская: Еще до моего приезда в Америку там обо мне все знали, в смысле русские, конечно. Знали, что есть такая певица Люба Успенская и что она приезжает в Нью-Йорк. Я же в СССР очень много разъезжала с выступлениями по стране, и многие люди, уехавшие раньше и осевшие в Штатах, неоднократно бывали на моих концертах. И хозяином ресторана «Садко» на Брайтоне был небезызвестный Марат Балагула (его потом в Америке посадили надолго — прим. автора). Так вот, Марат еще до эмиграции бывал на моих выступлениях в Кисловодске. С моим появлением на Брайтон-Бич хозяева многих русских ресторанов просто дрались, в полном смысле слова, из-за того, у кого я буду петь. Так что, как вы понимаете, безработица мне не грозила. Просто тогда в Нью-Йорке практически не было таких «ресторанных» певиц, как я, на которых люди бы шли, что давало возможность хозяевам кабаков зарабатывать.
Понятное дело — люди испытывали тогда ностальгию. Уезжая, никто поверить не мог, что наступят времена, когда можно будет летать уже не в СССР, а в Россию. А я пела песни, которые их возвращали в молодые годы.
Как только начала петь в «Садко», туда стали выстраиваться огромные очереди, люди шли именно на Успенскую. До моего появления в этом ресторане пела Марина Львовская, она была там просто королевой. Но как только появилась я, она поняла, что теряет все свои ставки, теряет власть, популярность. Марина — прекрасная певица, но я не отбирала хлеб, а просто работала. Когда я начала там петь, Марина потеряла право голоса. Она строила всякие козни, мы ужасно ругались. Зная нрав Марины, ее гордость, я понимала, что мое появление было для нее уларом. Но постепенно мне удалось сгладить конфликт, мы стали петь дуэтом, сделали совместно классную программу и сдружились. В те далекие годы на Брайтоне было не так уж много исполнителей в ресторанах. Тогда пели Майя Розова, Толик Могилевский, из Риги был Лева Пильщик, Миша Гулько, в ресторане «Одесса» выступал Вилли Токарев, а несколько позднее уже появились Толя Днепров, Миша Шуфутинский. Я, кстати, потом даже пела песню, написанную Вилли Токаревым, она называлась «Еще не поздно». Там как раз перечислялись фамилии всех исполнителей, певших в кабаках на Брайтоне. Боря Людмир там упоминался, замечательный саксофонист, и сестры Роуз, ну, в общем, все те, кто пел тогда.
— Работать вы начали в ресторане буквально на следующий день после приезда в США. А сколько времени в обшей сложности вы отработали в «Садко», и что было потом?
Люба Успенская: В «Садко» я проработала 5 лет, потом пела какое-то время в ресторане «Одесса». Была всегда в финансовом, да и в любом другом плане независима. Ставки мои повышались. Когда я говорила хозяину ресторана, чтобы мне прибавили зарплату, то мне сразу доплачивали. Потому что отлично понимали, что если не согласятся на мои условия, без работы я не останусь, в любой другой ресторан с радостью примут.
— Знаю, что вы оказались потом в другом городе США -Лос-Анджелесе. Когда и почему вы переехали и оставили столь выгодный для вас Нью-Йорк?
Люба Успенская: В 1986 году мы переехали в Лос-Анджелес. Просто так получилось, что, побывав там один раз, я просто влюбилась в этот чудный летний город. Очень люблю тепло и, попав на другую сторону Америки, сразу поняла, что хочу там жить. Я родилась под знаком Рыб, и мне свойственно добиваться той цели, какую ставлю перед собой. Хотела уехать в США -уехала, захотела потом жить в теплом Лос-Анджелесе — стала там жить. Я никогда не жалела о том, что покинула СССР. Не скрою, конечно, меня тянуло к моим друзьям, вспоминались родные места, хотелось вдохнуть того воздуха, который остался далеко за океаном. Но с другой стороны, отдавала себе отчет в том, что в СССР, кроме вечного вранья и партийных съездов, больше ничего нет! Одно дело просто скучать по друзьям или близким, и совсем другое — по системе.
— Давайте поговорим просто о творчестве. У вас были в США свои авторы, или вы в основном пели песни популярные, написанные ранее?
Люба Успенская: Да нет, не было у меня своих авторов тогда. Пела то, что популярно было. Разве что несколько песен Вилли Токарева. Потом Миша Шуфутинский предложил мне, когда мы готовили с ним проект (выпуск моего альбома), несколько песен, которые еще никто не исполнял. Автором тех песен был Слава Добрынин. А уже несколько позже в Америку прилетел Илья Резник. Это произошло в 1992 году, в Лос-Анджелесе. Резник познакомился с Гарри Голдом, тоже русским эмигрантом, жил у него дома, они очень подружились. Гарри писал музыку, но его стиль никто особенно не воспринимал. Он дал Резнику приличные деньги, чтобы тот написал на его музыку стихи (всего 10 вещей). В этом проекте оказалось несколько песен для меня. Это были «Банкер», «Кабриолет»... Ко мне, помню, пришел Резник и говорит: «Хочешь спеть это?» А я-то не знала, кто ко мне пришел, и отвечаю: «Зачем мне это нужно?» В общем, потом я согласилась, но если бы вы услышали эти две замечательные песни в первом исполнении — ужаснулись бы. Уже потом, после новых аранжировок, они стали популярными. Вскоре меня пригласили в Москву на съемки клипа «Кабриолет», Я, честно говоря, даже не поверила, думала: что за ерунду они говорят, какой клип, кому это надо? Но в итоге решила попробовать.
— В каком году вы приехали в Россию?
Люба Успенская: Это был 1994 год. Получается, что через 16 лет прилетела. Первые ощущения у меня были кошмарные! Это был просто какой-то НЭП — разруха, грязь кругом, злые люди. Для меня все выглядело тогда катастрофически! Это было вдвойне мучительно потому, что приехала я не одна, а с маленьким ребенком. В итоге мы как-то все пережили, сняли клип, и я вернулась в Америку. Там встретила Мишу Шуфутинского (он к тому времени уже прочно работал в Москве и постоянно был между США и Россией). Миша меня спрашивает: «Ну как, тебе понравилось?» Говорю: «Никогда больше туда не поеду, это ужасно!» А Миша в ответ: «Ты все равно вернешься, поверь мне...» Я тогда подумала: почему Шуфутинский так уверен, что я вернусь в Россию? Что он знает о моей жизни, чтобы утверждать это!
— Сейчас мы сидим в вашей московской квартире, вы работаете в России, поете для русской публики здесь, а не в Америке. Выходит, Михаил Шуфутинский оказался провидцем?
Люба Успенская: Выходит, что так. Просто со временем я увидела, что в стране происходят перемены, зарождается какой-никакой шоу-бизнес, появилось множество интересных авторов, а самое главное — я здесь востребована. Очень тяжело было уговорить вернуться моего мужа. У него в Америке серьезный бизнес, и взять и бросить все он не мог. Также муж сказал мне, что если я собираюсь возвращаться в Россию, то он подает на развод!
— И что, вы развелись, променяв семейный очаг на творчество?
Люба Успенская: Семья и творчество для меня полностью совместимы. Просто я отдавала себе отчет в том, что муж не пойдет на такой шаг и не станет разводиться. Всегда можно найти компромисс. Начиналось мое возвращение сюда с одного не совсем умного проекта. В Москве проходил какой-то серьезный турнир по кикбоксингу, и его организаторы хотели, чтобы по окончании боев выступала я. Вы можете себе представить публику, пришедшую смотреть на драку, а потом слушающую Успенскую? Я им не нужна была совершенно. Еще перед турниром по ТВ шла реклама этого кикбоксинга, и вместе с дерущимися показывали меня. Нормально такое совмещение, как вы считаете?
— Да, трогательно. А как все складывалось дальше?
Люба Успенская: Настал момент, когда я твердо осознала, что помимо востребованности есть и очень неплохие деньги, которые мне за мое творчество платят. Начались весьма серьезные сольные проекты, были телевизионные эфиры, гастроли, короче говоря, все предпосылки для работы. Именно с возвращением в Россию я себя по-настоящему открыла как творческую личность. Можно даже сказать, что с моим возвращением началась новая, совсем другая жизнь. Первый мой сольный концерт проходил в Театре Эстрады, он был несколько спонтанно организован, без должной предварительной рекламы. Несмотря на это, был аншлаг.
— Я отлично помню, как в конце 80-х в Нью-Йорке шла борьба между двумя импрессарио — Виктором Шульманом и Леонардом Львом (больше известным как Леня Усатый) за право возить в Россию Вилли Токарева. Интересно, к вам тоже кто-то из этих персонажей обращался?
Люба Успенская: И Виктор Шульман, и Леня Усатый проявляли большой интерес к организации моих гастролей в России. Но ни тот, ни другой меня не смогли заполучить, им не удалось на мне «проехаться». Я отлично понимала, что тот же Леня Усатый никогда в жизни не был профессионалом в этом бизнесе. Просто когда он начал этим заниматься, возить, к примеру, Вилли с выступлениями, в России и так все было налажено в этой области и шло как по маслу. Я бы не позволила никогда кому-то зарабатывать на моем труде. Я согласна работать с людьми, занимающимися моей концертной деятельностью, но при этом должна четко знать, что никто из них не будет зарабатывать больше, чем я! У меня не было такой нужды, чтобы кто-то возил меня в Россию. Я просто выждала нужное время, когда поступило выгодное предложение отсюда, и все. Никогда ни от кого не зависела, как я уже говорила, всегда была свободной певицей... Мой первый концертный директор в Москве пытался стать со временем также и моим продюсером. Поначалу он все делал нормально. Но потом-таки решил взять на себя больше, чем положено, и в итоге потерял работу.
— Я все-таки пытаюсь понять, где вы живете: в России или в США?
Люба Успенская: Вы знаете, я уже боюсь что-либо прогнозировать в своей жизни. Когда-то, как я вам уже рассказывала, зарекалась возвращаться в Россию, но как видите, все иначе. Сейчас я живу в России, есть дом в Америке. Как будет дальше, не знаю, время покажет. Понимаю одно — «никогда не говори никогда», и живу я в двух странах. Я человек мира — где хочу, там и живу. У меня, кстати, в Америке открывались очень весомые перспективы, сейчас расскажу в двух словах об этом. Когда мы с Шуфутинским готовили в студии мой первый альбом, в соседней комнате записывалась Уитни Хьюстон. И вот во время записи ее продюсер (неф) услышал мой голос и спросил, кто это поет: мол, хочу с ней познакомиться. Мы познакомились, поговорили. Он объяснил мне, что в восторге от моего голоса и внешности, что свом вокалом я ни на кого не похожа. Предложил сотрудничество, но с одним условием: я должна напрочь забыть русский язык, полностью отделиться от русских, не общаться с ними, на несколько лет меня поселят на вилле, где живут одни американцы. Мне будут ставить правильную речь, избавлять от акцента. Короче, сделают на меня большую ставку и превратят в звезду мирового масштаба. Потом мы поехали с этим продюсером и его секретарями в русский ресторан «Парадайз» в Бруклине. Наши там все обалдели просто, увидев, что я пришла в компании богатых черных: все, кто меня там знал, не могли никак понять, что я делаю в таком окружении... Мы много с ним говорили, но, хорошенько поразмыслив, через пару дней я поняла, что никогда не смогу так жить! Не смогу забыть друзей, родные лица, русский язык, не хочу такой ценой иметь популярность, пусть и мировую. Понимаете, это не моя свобода, я не могу так жить, мне не нужна золотая клетка. Я позвонила потом этому продюсеру и отказалась. Правда, дочка моя до сих пор мне этого не может простить. Но я лично никогда об этом не жалела, и считаю себя вполне счастливым человеком!
— Вы популярны в России, много гастролируете, постоянно выступаете в Москве. Почему вас очень редко можно увидеть по телевизору? Вы знаете причину? Неужели опять это абсурдное слово «формат»?
Люба Успенская: Не хочу пересказывать все нюансы того, как сегодня попасть на ТВ. Там много своих тонкостей, и об этом уже неоднократно писали и говорили. Относительно меня — для того чтобы работать масштабно с концертами, гастролями, мне ТВ не нужно. Мне уже давно не 20 лет, и я не хочу взваливать себе на плечи то, что сейчас делают молодые девочки и мальчики. Они завоевывают известность, популярность, но не любовь зрителя. Их показывают по ТВ, но все это временно, а что потом? Я к этому не стремлюсь. То, что я сегодня делаю, вполне окупаемо, у меня своя публика, свой зритель. Я занимаю свою нишу!
— Вы говорили, что в США у вас не было авторов. Сейчас, слушая ваш репертуар, нельзя не заметить, что песни пишут профессионалы.
Люба Успенская: Вы совершенно правы. У меня есть авторы, которые не просто являются моими, а рождены для меня. Это Игорь Азаров и Регина Лисиц. Песни, которые я пою, — о жизни, поэтому меня постоянно причисляют к такому хорошему жанру, как русский шансон. Наверное, это связано с особенностями моего голоса или с тем, что я когда-то спела несколько «жиганских» песен. Я считаю, что этот жанр вообще неверно назвали таким словом, как «шансон». Это хороший жанр на самом деле, но, к сожалению, пока не признан официальным. Я бы свое творчество назвала даже не шансоном, а «современным городским романсом». Думаю, что это самое подходящее название для моих песен. Но раз такого жанра у нас нет, то лучше уж я буду Королевой шансона, чем эстрадной певичкой... А вашему новому, столь нужному для народа изданию хочу пожелать долголетия, популярности, светлого пути и никогда не умереть.
Андрей Баль
Шансон Вольная песня, №2, 2005
