Михаил Шелег: «В детстве я ел сырые креветки»
Автор–исполнитель, поэт, музыкант 27 сентября отмечает день рождения.
Кто такой чилим, почему Михаил Шелег бросил педагогический институт, какой уголок страны считает своей Родиной — об этом и многом другом артист рассказал корреспонденту «Радио Шансон».
— Михаил, вы часто говорите о музыке, коллегах и редко о том, что предшествовало вашей творческой карьере. Вы ведь родились на Сахалине?
— Да, действительно, я родился на другом краю страны, в городе Корсакове, в семье офицера военно-морского флота и учительницы биологии. Это случилось в 1955 году.
— Есть ли у вас какое-нибудь особо яркое воспоминание из детства?
— Сейчас вспомнил, как отец мне подарил велосипед. Представляете, что это такое в те годы? А его сослуживцы, моряки, подарили бескозырку. Я ее надел и поехал — ленточки развиваются, я счастлив. А потом подошел незнакомый мальчишка и выпросил покататься. Я по наивности своей разрешил. И все, больше я не видел моего велосипеда, осталась только бескозырка.
— Что-то красивое было в этом городе?
— Там невероятной красоты бухта! А еще — уникальная островная природа, в силу климата и отрыва от материка. Лопухи размером с одеяло, папоротники выше человеческого роста, идешь, как по березовой роще. Там нет медведей, волков, зато много птиц и редких бабочек, почти как в Новой Зеландии. Например, есть бабочки, называются парусник, они размером с голубя. (Улыбается)
— Корсаков — большой город?
— Да ну что вы! Город был закрытый, военный, населения — не более 20 тысяч. Не смотря на это, был запущенный, неустроенный. Какое-то время, еще до войны, в городе проживали японцы. После них осталось много домов, они назывались фанзы. Стены в таких домах деревянные, в два ряда, между ними засыпали шлак от сгоревшего угля. Естественно, все это продувалось ветрами и с Охотского моря, и с пролива Лаперуза.
— Похоже, жилось вам там не сладко.
— На Сахалине было туго с мясом, птицей, с питанием вообще было плохо в те годы. Спасал паек отца: банки сгущенки, тушенки, всевозможные крупы, мука. Раз в месяц он приносил чемодан продуктов. Помню, когда отец был еще лейтенантом, они с товарищами ездили на берег океана и закидывали сети. Попадались и крабы, и морские звезды, устрицы, гребешки… Мама их обжаривала, получалось невероятно вкусное, сытное блюдо.
Еще с рыбалки отец привозил креветки — чилимы, как их называли. Они были чуть меньше королевских. Их традиционно ели сырыми, уж не знаю почему. Отец макал их в соль и давал мне. Сейчас я понимаю, как родителям было трудно, а в детстве такая жизнь не казалась проблемной. В 1963 году отца перевели в латвийский город Лиепая, мне было 8 лет. Вот с тех пор я ни разу не был в Корсакове. И это при том, что неоднократно гастролировал и на Дальнем Востоке, и на Камчатке.
— Переезд семьи в Латвию стал для вас большим событием?
— Не сказал бы. Море казалось таким же, с той лишь разницей, что на сахалинском берегу мог лежать двадцатиметровый скелет кита, а на балтийском побережье могла стоять взорванная крепость. Военные городки она везде были одинаковыми. Правда, дом, в котором мы жили, отличался от построек на Сахалине. Это был двухэтажный купеческий особняк, построенный в начале прошлого века. Раньше в Либаве (это старое название Лиепая), располагалась военно-морская база российской империи. Ее открывал сам император. Исторически так сложилось, что в этих особняках жили офицеры. После войны дома превратили в коммуналки.
— И как вы там жили, дружно?
— Да! Помню, на Новый год отец всегда приносил огромную елку (потолки 4 были метра). Все дети вместе со взрослыми целый день ее наряжали. У нас был чемодан красивых китайских игрушек, привезенных с Сахалина, — ярких, блестящих, замысловатых. Таких в Советском Союзе не продавали. Помню еще, как к маме приходили соседки — потрогать покрывало с драконами и шелковую скатерть. Это уже такие женские штучки. (Улыбается)
— Чем развлекали себя мальчишки в то время?
— Летом был футбол во дворе, а зимой — хоккей. Еще все ребята приходили ко мне домой играть в настольный хоккей, который где-то раздобыл отец. Это был страшный дефицит. Не обошлось и без хулиганства, хотя в то время нам так не казалось. Кто в 50-е-70-е годы не рылся на заброшенных полигонах? Мы не задумывались, что раскапывая пороховые гильзы, снаряды, можем покалечиться или даже погибнуть. Сами делали взрывчатку, это было забавно. Мальчишки есть мальчишки. Нас ничего не останавливало.
— Все сознательное детство, юность, вплоть до ухода в армию, вы прожили в Латвии. Эта страна стала для вас родной?
— Как ни странно, нет. Со временем я даже почувствовал отчуждение, это было уже после возвращения из армии в 1975 году. Я пытался реализовать себя и как музыкант, и как художник-график. Устраивал выставки своих работ. Но я понял, что путь мне там закрыт, потому что я не латыш. Не спасало даже то, что подписывался я Михаил Шелегс. Все понимали, что я русский. По этой же причине не удалось поступить в художественное училище, хотя сама председатель союза художников республики рекомендовала меня. А потом утешала, что отправит в академию в Ленинграде.
— Армейские годы вы провели на Украине. Но ведь у вас более тесные связи с этой страной?
— Да, я наполовину украинец. Мои бабушки и дедушки лежат в земле Черниговщины. Фамилия моей мамы — Лапотинская, уходит своими корнями к польским шляхтичам. Мой прапрадедушка по маминой линии был графом, служил на Кавказе и выкрал там 16-летнюю грузинскую княжну. На мой взгляд, это не делало чести нашему офицерству. Оправданием может быть только то, что зачастую воровали невест, сговорившись с родственниками. Умерла княжна рано, от воспаления легких, оставив прапрадеду троих детей.
— А папины родственники были откуда?
— По отцовской линии в роду были крестьяне, очень добрые, трудолюбивые люди. И вот я рос среди такого смешения культур и нравов. Моя ленинградская бабушка с маминой стороны просила обращаться к ней на «вы», была довольно сдержанной и строгой, а другая бабушка, папина мама, проживающая на Украине в селе Авдеевка, баловала меня всячески. Помню, она на прощание всегда вкладывала мне в руку рублик, на гостинчик какой. (Улыбается) Будучи молодым человеком, я поступил в Черниговский педагогический институт, но не доучился в нем. Пришлось оставить учебу по причине незнания украинского языка. Не всем преподавателям нравилось, что у них учится русскоговорящий студент.
— Как переживаете происходящее сейчас на Украине?
— Мне очень жалко и страну, и людей. Тяжело видеть, что там происходит. Простые люди обмануты властью. В отношениях с Россией у Украины всегда была какая-то национальная ущемленность. Хотя бы эта история с предлогами: «в» или «на» Украину. Люди даже не помнят, что название их страны произошло от слова «окраина». Невозможно ехать в окраину, только на окраину. И об этом я неоднократно разговаривал со своей родственницей, украинским преподавателем. Она мне доказывала, что никто не едет «на Россию», поэтому правильно говорить «в Украину». Ну, что поделать, это измененное сознание.
— Вы родились на Сахалине, часть детства и юность прошла в Латвии, на Украине, молодость — в Ленинграде, зрелость — в Москве. Все-таки, какое место считаете своей Родиной?
— Большая Родина — это Россия. Малая Родина для меня — это, безусловно, сахалинский город Корсаков. Я там родился, оттуда начался мой путь в эту жизнь. Но я не могу отделить от себя два значимых для меня города, которые энергетически питают и держат — это теперь уже Петербург, когда-то Ленинград, и Москва.
— Где вы проведете этот день рождения?
— Скорее всего, буду в городе Данилов, Ярославской губернии. Можно сказать, появилась традиция — день рождения отмечать выступлением. В прошлом году этот день встретил в Рыбинске. Конечно, мне нравится праздновать день рождения в кругу друзей. Но с годами начинаются сбываться пророческие слова моего учителя, Михаила Исаевича Танича, который однажды сказал: «Чем старее становишься, тем меньше остается тех, кого хочется пригласить на день рождения. И звонить-то некому, и поболтать-то не с кем».
Друзей с каждым годом становится все меньше. По разным причинам. Когда-то нас всех объединил шансон, но кого-то не стало, кто-то зазнался, кто-то зазвездил... А мне по пути с теми, кто до сих пор что-то сам сочиняет, с кем можно посудачить за рюмочкой о нашей бренной жизни. Поэтому своих самых близких 2–3 друзей я соберу чуть позже. И мы посидим с ними, побалакаем. (Улыбается)
27 сентября 2014 г.
Беседовала Марина Аверкина
Фото: пресс-служба «Радио Шансон», vk.com/shelegru, sheleg.ru