«Александр, Сашенька, Санька» Из будущей книги «Что было, а чего не было»
Когда выдающийся человек уходит в Лучший Мир - выясняется, что на грешной земле он оставил сотни, если не тысячи ближайших друзей, и судя по их рассказам, каждый из них был самым близким, а то и единственным. А на деле, он при жизни не только что вообще не был с ними знаком, но подчас никогда о своих "закадычных" и не слыхивал.
Из-за перманентной недостоверности, но широко афишируемой дружбы типа "водой не разольешь" чувствуешь себя как-то неуверенно, когда приходится вспоминать о действительно близких людях.
Принося извинения за длинную, но необходимую преамбулу, заверяю читателей, что Александр Аркадьевич Галич (Саша, Сашенька, Санька, и так позволялось) и его жена Ангелина Николаевна, Нюша, Нюшка (да! да!) много лет были близкими друзьями нашей семьи, а с Сашей у меня - много общих трудов в театре и кино...
... Впервые я увидел его перед самой войной в шумном доме тогда актера, а впоследствии прелестного детского писателя Виктора Драгунского. Большая комната в "коммуналке", полно народу - молодые артисты, поэты, писатели, все выпендриваются, играют сценки, читают стихи (Ахматова, подпольный Гумилев). И молодой, со следами будущей красоты актер Арбузовской студии, фамилию которого я тогда не запомнил, - посредственно читал стихи какой-то никому не ведомой Цветаевой.
Потом долгий перерыв, на страшную войну и уже где-то в пятидесятых в киношном доме "Болшево" вторая встреча. Вялое припоминание довоенного знакомства, обмен ничего не значащими репликами из набора обиходной вежливости. И вдруг - какая-то неожиданная метафора, стихотворная шутка, намек на что-то чрезвычайно привлекательное в будущем, но пока все еще неясно, в тумане. И тут же, вдруг, длинное стихотворение напрочь забытого поэта Зоргенфрея (без всякой запинки) и без перехода, глава из "Уляляевщины" Сельвинского, дочитывая которую - к роялю, а там на раздолбленном "Шредере" бетховенские "Афинские развалины" - пьеса довольно трудная, я бы с ходу не сыграл.
- Эге, - подумал я тогда. - Ведь это не НАШ ЧЕЛОВЕК!
Тогда и началась эта дружба, а потихоньку и совместные труды. И все эти годы рядом была Нюша - прелестная., умная, очень образованная (в те годы ГИК еще не был таким, как нынче), с тонким чувством юмора. И заботилась она о Саше так, что со стороны это выглядело даже несколько пародийно, утрировано назойливо - Сашенька, не пей1 Сашенька, не кури! Сашенька, иди сюда! (туда, гулять, в гости и т. д.). А ему это таже нравилось, может, потому что почти все эти заклинания пропускал мимо ушей, и слышал только то, что хотел. И не ссорились они никогда, что весьма удивляло окружающих - деятели литературы и искусства в этих делах большие мастаки.
Уже всем известно, как знаменитый и материально благополучный сценарист и драматург Александр Галич вдруг начал сочинять "крамольные" песни. И это "вдруг" пришлось на нашу семью - свою вроде, первую, про милиционерочку, стоявшую на посту и вышедшую замуж за заморского принца, прочитал он нам с женой в Болшеве, а к вечеру и спел.
И потом на меняющихся и постепенно улучшающихся магнитофонах, или у него на Аэропортовокой, или у нас дома - записывал все, что сочинялось. И на вечер памяти Галича в Центральном Доме кино, продолжавшемся более пяти часов без перерыва (ни один человек не ушел), я передал оригиналы этих пленок Сашиному брату - известному кинооператору Валерию Гинзбургу. (Незадолго до этого я узнал, что у Галича, оказывается, есть дочь от первого брака - за время нашей долгой дружбы он никогда об этом не говорил.)
МНЕ ПОСЧАСТЛИВИЛОСЬ писать - музыку к нескольким галичевским работам - фильму по его сценарию "Трижды воскресший" (там помимо оркестровой музыки было еще несколько песен на его стихи), к фильму В. Дормана "Легкая жизнь" мы с ним написали три песни. И в театре - моя музыка для пьесы "Пароход зовут "Орленок" (поставлены в Ленинграде и Москве) и "Август" (Ленинград). С этой последней пьесой у меня связано грустное воспоминание.
Ленинград, 26 декабря 1959 года. Премьера пьесы Галича "Август". Автор где-то в первых рядах один, а Нюша и я на несколько рядов дальше.
Второй акт, драматический момент. Вступает оркестр (этот мой лейтмотив пьесы был самым любимым Сашей из всех наших совместных работ). 'И вдруг в партере раздается страшный грохот. Нюша, еще не зная, что случилось, трагически шепчет: "Это Сашенька". И действительно - он. Под Галичем неожиданно развалился приставной стул. Причем ни такое количество мелких кусочков, как будто был специально подготовлен для эффектного циркового номера. Саша, к счастью, не ушибся, действие вошло в свое русло, спектакль имел успех, но. весь дальнейший вечер Саша был грустным, сказав: "Есть такая примета, это не к добру". Прошло еще два спектакля - он оставался таким же печальным.
Новый год мы остались встречать в Ленинграде, в большом номере "Европейской". И, примерно за час до полуночи, зазвонил телефон и режиссер спектакля И. Ольшвангер сообщил Саше, что спектакль снят по указанию "Высоких властей" (эти "Высокие власти" впоследствии за серьезные провинности были назначены на посольский пост в Китай, явно для того, чтобы окончательно испортить отношения с этой страной, что им, властям удалось с успехом выполнить). А это "не к добру" вскоре и надолго реализовалось.
Галич был исключительно одаренным музыкально (про его литературные и исполнительские таланты сказано и написано немало). К моему огромному удивлению, он свободно, почти как профессиональный пианист, причем знал наизусть множество классических пьес (например, финал бетховенской "Лунной сонаты" и вторую балладу Шопена). Когда я его опрашивал - где учился? откуда это? - он. загадочно улыбался и молчал.
Как-то, музицируя, он сыграл мне какую-то мне неизвестную фортепианную пьесу типа элегии. Я спросил: "Что это?" Он смущенно показал пальнем на себя. А на мои настойчивые советы всерьез заняться сочинением музыки, махнув рукой, сказал: "Поздно!".
А ВОТ на гитаре он играл плохо. А ему и не надо было лучше. Сила его стихов, исполнительское мастерство, очень индивидуальные, "галичевские" интонации незамысловатых, но броских мелодий и изощренного аккомпанемента и не требовали - все остальные достоинства его произведений поглощали эту примитивность, делая ее скромным, но необходимым компонентом песен. И вообще-то я считаю, что произведения такого масштаба мастеров, как Высоцкий и Галич, навсегда привязаны именно- только к их собственному, авторскому исполнению. И мне не известен ни один пример, когда бы исполнение их произведений другими артистами хоть бы на чуток приближалось к уровню авторской интерпретации. И потому правильно поступил один московский театр, который в своем спектакле не поет, а читает замечательные стихи Саши.
...Каждый раз, когда мы с женой приезжали в Париж уже после трагической кончины Галича, к нам почти ежедневно приходила Нюша, жившая одиноко, так и не выучившая языка, в маленькой квартирке на рю де Пирине З,З-бис (одна из самых длинных в Париже улиц), в двадцатом, окраинном районе города. Жила она только воспоминаниями о Саше, порой говоря о нем в настоящем времени, да так убежденно, что казалось - откроется дверь и войдет элегантный Саша и, сказав "Доброе утро, дамы и господа" (обращения "мужчина" и "женщина" он так и не успел узнать), почтительно поцелует ручки дамам и нежно обнимет друга. Улыбнется, а глаза все равно будут грустные...
Скончалась Ангелина Николаевна тоже трагически, на восемь лет пережив Сашу, - в квартире случайно возник пожар. Пластиковые полы. Она и ее собачка Шуша, тоже бывшая москвичка, во сне задохнулись ядовитым дымом.
...Посмотрел я на вышенаписанное и понял, что еще и малой доли не рассказал о своем дорогом ушедшем друге. Увы, ТАМ их, моих друзей, намного больше, чем ТУТ, рядом.
Никита БОГОСЛОВСКИЙ.
Из-за перманентной недостоверности, но широко афишируемой дружбы типа "водой не разольешь" чувствуешь себя как-то неуверенно, когда приходится вспоминать о действительно близких людях.
Принося извинения за длинную, но необходимую преамбулу, заверяю читателей, что Александр Аркадьевич Галич (Саша, Сашенька, Санька, и так позволялось) и его жена Ангелина Николаевна, Нюша, Нюшка (да! да!) много лет были близкими друзьями нашей семьи, а с Сашей у меня - много общих трудов в театре и кино...
... Впервые я увидел его перед самой войной в шумном доме тогда актера, а впоследствии прелестного детского писателя Виктора Драгунского. Большая комната в "коммуналке", полно народу - молодые артисты, поэты, писатели, все выпендриваются, играют сценки, читают стихи (Ахматова, подпольный Гумилев). И молодой, со следами будущей красоты актер Арбузовской студии, фамилию которого я тогда не запомнил, - посредственно читал стихи какой-то никому не ведомой Цветаевой.
Потом долгий перерыв, на страшную войну и уже где-то в пятидесятых в киношном доме "Болшево" вторая встреча. Вялое припоминание довоенного знакомства, обмен ничего не значащими репликами из набора обиходной вежливости. И вдруг - какая-то неожиданная метафора, стихотворная шутка, намек на что-то чрезвычайно привлекательное в будущем, но пока все еще неясно, в тумане. И тут же, вдруг, длинное стихотворение напрочь забытого поэта Зоргенфрея (без всякой запинки) и без перехода, глава из "Уляляевщины" Сельвинского, дочитывая которую - к роялю, а там на раздолбленном "Шредере" бетховенские "Афинские развалины" - пьеса довольно трудная, я бы с ходу не сыграл.
- Эге, - подумал я тогда. - Ведь это не НАШ ЧЕЛОВЕК!
Тогда и началась эта дружба, а потихоньку и совместные труды. И все эти годы рядом была Нюша - прелестная., умная, очень образованная (в те годы ГИК еще не был таким, как нынче), с тонким чувством юмора. И заботилась она о Саше так, что со стороны это выглядело даже несколько пародийно, утрировано назойливо - Сашенька, не пей1 Сашенька, не кури! Сашенька, иди сюда! (туда, гулять, в гости и т. д.). А ему это таже нравилось, может, потому что почти все эти заклинания пропускал мимо ушей, и слышал только то, что хотел. И не ссорились они никогда, что весьма удивляло окружающих - деятели литературы и искусства в этих делах большие мастаки.
Уже всем известно, как знаменитый и материально благополучный сценарист и драматург Александр Галич вдруг начал сочинять "крамольные" песни. И это "вдруг" пришлось на нашу семью - свою вроде, первую, про милиционерочку, стоявшую на посту и вышедшую замуж за заморского принца, прочитал он нам с женой в Болшеве, а к вечеру и спел.
И потом на меняющихся и постепенно улучшающихся магнитофонах, или у него на Аэропортовокой, или у нас дома - записывал все, что сочинялось. И на вечер памяти Галича в Центральном Доме кино, продолжавшемся более пяти часов без перерыва (ни один человек не ушел), я передал оригиналы этих пленок Сашиному брату - известному кинооператору Валерию Гинзбургу. (Незадолго до этого я узнал, что у Галича, оказывается, есть дочь от первого брака - за время нашей долгой дружбы он никогда об этом не говорил.)
МНЕ ПОСЧАСТЛИВИЛОСЬ писать - музыку к нескольким галичевским работам - фильму по его сценарию "Трижды воскресший" (там помимо оркестровой музыки было еще несколько песен на его стихи), к фильму В. Дормана "Легкая жизнь" мы с ним написали три песни. И в театре - моя музыка для пьесы "Пароход зовут "Орленок" (поставлены в Ленинграде и Москве) и "Август" (Ленинград). С этой последней пьесой у меня связано грустное воспоминание.
Ленинград, 26 декабря 1959 года. Премьера пьесы Галича "Август". Автор где-то в первых рядах один, а Нюша и я на несколько рядов дальше.
Второй акт, драматический момент. Вступает оркестр (этот мой лейтмотив пьесы был самым любимым Сашей из всех наших совместных работ). 'И вдруг в партере раздается страшный грохот. Нюша, еще не зная, что случилось, трагически шепчет: "Это Сашенька". И действительно - он. Под Галичем неожиданно развалился приставной стул. Причем ни такое количество мелких кусочков, как будто был специально подготовлен для эффектного циркового номера. Саша, к счастью, не ушибся, действие вошло в свое русло, спектакль имел успех, но. весь дальнейший вечер Саша был грустным, сказав: "Есть такая примета, это не к добру". Прошло еще два спектакля - он оставался таким же печальным.
Новый год мы остались встречать в Ленинграде, в большом номере "Европейской". И, примерно за час до полуночи, зазвонил телефон и режиссер спектакля И. Ольшвангер сообщил Саше, что спектакль снят по указанию "Высоких властей" (эти "Высокие власти" впоследствии за серьезные провинности были назначены на посольский пост в Китай, явно для того, чтобы окончательно испортить отношения с этой страной, что им, властям удалось с успехом выполнить). А это "не к добру" вскоре и надолго реализовалось.
Галич был исключительно одаренным музыкально (про его литературные и исполнительские таланты сказано и написано немало). К моему огромному удивлению, он свободно, почти как профессиональный пианист, причем знал наизусть множество классических пьес (например, финал бетховенской "Лунной сонаты" и вторую балладу Шопена). Когда я его опрашивал - где учился? откуда это? - он. загадочно улыбался и молчал.
Как-то, музицируя, он сыграл мне какую-то мне неизвестную фортепианную пьесу типа элегии. Я спросил: "Что это?" Он смущенно показал пальнем на себя. А на мои настойчивые советы всерьез заняться сочинением музыки, махнув рукой, сказал: "Поздно!".
А ВОТ на гитаре он играл плохо. А ему и не надо было лучше. Сила его стихов, исполнительское мастерство, очень индивидуальные, "галичевские" интонации незамысловатых, но броских мелодий и изощренного аккомпанемента и не требовали - все остальные достоинства его произведений поглощали эту примитивность, делая ее скромным, но необходимым компонентом песен. И вообще-то я считаю, что произведения такого масштаба мастеров, как Высоцкий и Галич, навсегда привязаны именно- только к их собственному, авторскому исполнению. И мне не известен ни один пример, когда бы исполнение их произведений другими артистами хоть бы на чуток приближалось к уровню авторской интерпретации. И потому правильно поступил один московский театр, который в своем спектакле не поет, а читает замечательные стихи Саши.
...Каждый раз, когда мы с женой приезжали в Париж уже после трагической кончины Галича, к нам почти ежедневно приходила Нюша, жившая одиноко, так и не выучившая языка, в маленькой квартирке на рю де Пирине З,З-бис (одна из самых длинных в Париже улиц), в двадцатом, окраинном районе города. Жила она только воспоминаниями о Саше, порой говоря о нем в настоящем времени, да так убежденно, что казалось - откроется дверь и войдет элегантный Саша и, сказав "Доброе утро, дамы и господа" (обращения "мужчина" и "женщина" он так и не успел узнать), почтительно поцелует ручки дамам и нежно обнимет друга. Улыбнется, а глаза все равно будут грустные...
Скончалась Ангелина Николаевна тоже трагически, на восемь лет пережив Сашу, - в квартире случайно возник пожар. Пластиковые полы. Она и ее собачка Шуша, тоже бывшая москвичка, во сне задохнулись ядовитым дымом.
...Посмотрел я на вышенаписанное и понял, что еще и малой доли не рассказал о своем дорогом ушедшем друге. Увы, ТАМ их, моих друзей, намного больше, чем ТУТ, рядом.
Никита БОГОСЛОВСКИЙ.
