Дядя Миша из Нью-Йорка
Михаил Александрович, давайте начнем с самого начала вашего жизненного пути.
Я родился в Харькове перед самой войной, потом несколько лет провел в эвакуации, на Урале, в Челябинске. Моя мама была артисткой, а папа — бухгалтером книготорга. Я, конечно, много читал. Русские классики Лесков, Куприн или Шишков с романом "Угрюм-река" произвели огромное впечатление. Но музыка влекла меня гораздо больше. Кроме пианино, на котором прекрасно играла мама, у нас был патефон и много пластинок к нему. Я знал наизусть, наверное, сто песен Петра Лещенко. Очень любил его. Такие жалостливые, сентиментальные произведения. Иногда он пел на пластинках вместе с женой Верой Лещенко. А еще были прекрасные исполнители: Константин Сокольский, Юрий Морфесси. Когда я освоил аккордеон, меня часто приглашали исполнить что-нибудь из их репертуара.
Вы рассказываете, и мне представляется большая квартира, дружная семья, где мама всегда хлопочет и на столе обед и узкий в определенное время?
Нет, вы просто плохо представляете себе то время. Мой дед до революции был купцом второй гильдии и шил форму для русской армии. Он был состоятельным и уважаемым человеком. У него был прекрасный дом в Харькове, но когда мы вернулись из эвакуации, то в этом доме нам досталась лишь маленькая комната в огромной коммуналке. Что касается домашних обедов... Мой папа, после перенесенных в гражданскую войну лишений, болел желудком, и мама всю жизнь готовила только два блюда: манную кашу и куриный бульон.
Тогда не будем о грустном. Поведайте лучше, как начиналась ваша музыкальная карьера.
После войны на базарах продавалось очень много трофейных инструментов. Я с ватагой ребят ходил по этим ярмаркам, брал в руки аккордеоны, играл и тем самым делал рекламу их продавцам. А потом папа купил мне личный инструмент. Так что, сколько себя помню, я всегда держал в руках аккордеон. А в последних классах школы уже начал играть на танцах. Позже в Москве, после выхода на экраны фильма "Карнавальная ночь", я давал концерты вместе с Люсей Гурченко: она пела, я аккомпанировал.
Но, несмотря на увлечение музыкой, как я знаю, вы поступили в технический вуз.
Родители настояли, и я поступил в Харьковский инженерно-экономический институт на горный факультет, откуда меня отчислили и даже исключили из комсомола за то, что я отказался поехать на картошку в колхоз. Причем перед самой защитой диплома. Тогда я перевелся в Московский политех, а, закончив учебу, вернулся на Украину и двенадцать лет проработал горным инженером. Но всю жизнь я пел. Везде. На свадьбах, на поминках, в компаниях. Меня знали все ресторанные музыканты, и когда некоторые из них разъехались на работу на "Севера", то они стали звать меня. Мой друг, прекрасный певец и музыкант Семен Макшанов, позвонил мне как-то и сказал: "Миша, что ты там сидишь? Приезжай!" И я понял, что тот край манит меня, и поехал. Не из-за денег, нет. Скорее по зову души. "За туманом...".
Камчатка. Тихий океан. Моряки рыболовецких сейнеров, торговых судов, военные моряки. Люди открытые, честные, но подчас суровые, с ломаными судьбами... Мы работали для них в ресторане "Океан". У меня был свой коллектив из пяти человек барабанщик, басист, пианист, вокалист и органист. Иногда отправлялись в командировки. Обеспечивали культурную программу для моряков прямо на бортах: мы шли из Петропаловска-Камчатского Охотским морем до бухты Нагаево, в Магадан.
Это занимало многие дни. Вспоминается мне одна смешная история...С моряками южных флотилий, заходивших в порт на ремонт или разгрузку, мы иногда менялись: 4-х килограммовую банку красной икры на 1,5 килограмма черной. Однажды готовилось какое-то застолье, накрывался стол. Выложили в глубокую тарелку и "царский" деликатес. Вдруг смотрим: один из присутствующих — шустрый такой мужичок — сел и ложкой наворачивает икорку. Мы обалдели: "Что же ты делаешь? Еще не начали, а ты один икру ложками ешь?" На что он, не отрываясь, говорит: "Да, я ее очень люблю!". "Так все любят!" -отвечаем. И этот баловень судьбы, сын генерала, абсолютно не стесняясь, заявляет: "Так, как я ее люблю, вы любить не можете!"
Сколько лет пробыли на Камчатке?
Так продолжалось четыре календарных года. После трех лет работы полагался полугодовой отпуск. На это время мы договаривались с другими коллективами и уезжали работать в Сочи. Кстати, один из сезонов в моем коллективе пела Рита Коган. Ей было тогда лет шестнадцать. Она была очень боевая девчонка. С огромной шестиконечной звездой на шее, что в те времена было чревато большими неприятностями. Потом мы встречались с ней в Австралии, куда она эмигрировала, и позже в Нью-Йорке.
(Рита Коган записала в 1986 году легендарный альбом "У Черного моря", ставший классикой жанра. Продюсером проекта был Леонид Бергер. — прим.ред.)
По приезду я закончил компьютерный колледж, изучил язык, а потом решил поискать работу как музыкант. Машины еще не было. Я садился на велосипед и объезжал кабаки. Первый велосипед я купил за десять баксов у какого-то черного. Кстати, если полиция ловит на таком факте, то воришку отпускают, а покупателя судят. По законам жанра я приходил прямо к руководителю оркестра и спрашивал, нужен ли им аккордеонист, певец или клавишник. Везде говорят: "Нет, спасибо". А потом мне подсказали, что это не как в Союзе и надо напрямую идти к владельцу ресторана. Первое заведение, где я начал работать, называлось "Скрипач на крыше", хозяином был эмигрант второй, послевоенной волны Федор Иванович. Но вскоре он разорился. Позже меня пригласили в другое место уже в русском районе. А два года спустя я записал первую пластинку "Синее небо России".
Когда вы спели на этом альбоме в заглавной песне: "Я нигде без тебя не утешусь, пропаду без тебя, моя Русь. Вот вам крест, что я завтра повешусь, а сегодня я просто напьюсь..." Мне казалось, что будь у вас шанс, вы бы вернулись на Родину, не задумываясь, настолько пронзительно это звучало. Вас, вообще, мучила ностальгия?
Нет. Это "морока", как сказала Цветаева. Я и тогда, и сейчас был полон жизненной энергии и просто никогда не думал об этом.
Я был выбран как исполнитель русских песен для концерта в честь 70-летия Хаммера. Специальная команда занималась организацией торжества, ходили по всем ресторанам Брайтона и слушали. В итоге остановились на моей кандидатуре. За три минуты я должен был спеть русскую песню и поздравить юбиляра. В назначенный день я приехал на Манхэттен, в шикарную гостиницу "Уолдорф Астория" на своем стареньком автомобиле с разбитым бампером. Меня даже не хотели пускать. Там "Роллс-ройсы" вокруг, все сверкает, аристократы в бриллиантах, но я показал приглашение и все, конечно, уладилось. В тот вечер я спел "Подмосковные вечера", "Очи черные" и "Катюшу". Получил от организаторов внушительный чек и отбыл. С Лайзой Минелли мы выступали в сборном концерте. Дело было так. В Нью-Йорк с гастролями приехал советский цирк. С огромным успехом прошли выступления в зале "Радио-сити" на Манхэттене. После программы я по приглашению Юрия Владимировича Никулина и его сына Максима появился на банкете для артистов. Там же оказалась Лайза Минелли. Это была наша первая встреча, а неделю спустя организаторы гастролей решили сделать прощальный концерт, куда уже официально пригласили меня и Лайзу. Она исполнила несколько песен под рояль, Юрий Никулин спел знаменитую "Про зайцев" под мой аккомпанемент, а я в числе прочих композиций специально для Лайзы Минелли спел песню Высоцкого "Корабли постоят". Она была подругой Марины Влади, прекрасно знала и любила произведения ее мужа Владимира Высоцкого, которые не требуют перевода.
Что пожелаете нашим читателям?
Никогда не унывать. Жить по велению сердца и не забывать тех, кто рядом. А также добра, милосердия и душевного равновесия.
Благодарю вас за интересный рассказ, Михаил Александрович.
Максим Кравчинский
«Шансонье», 2(15) февраль, 2007
