От Вертинского до Крымского
Волей случая Константин Крымский оказался единственным артистом из России, приглашенным в знаменитую парижскую “Олимпию” на гранд-фестиваль памяти Поля Мориа — человека-эпохи и человека-оркестра. Французам, для которых понятие “шансон” наполнено трепетным романтическим восторгом национальной песенной традиции, даже в кошмарах не снилось, как жизнь переколбасила и трансформировала их любимый “шансон” в той самой загадочной Рюс, откуда и прибыл к ним уважаемый и снискавший больших похвал гость.
* * *
На самой Руси музыкальные обозреватели уже прочно определили одного из самых успешных исполнителей уходящего сезона Константина Крымского в категорию “шансон” — то ли в силу характерной фамилии, то ли в силу брутального внешнего вида, то ли за тот самый “хриплый голос”, то ли за все сразу. Но артист, слыша про себя такое, неизменно покрывается испариной и отмахивается, неустанно повторяя, что с “шансоном ничем не связан”. И уточняет: “…если трактовать этот жанр исключительно как блатную музыку”. А как его еще здесь трактовать?
Традиционному шансону уже отчаянно наступают на пятки архиактуальные герои хип-хопа, собирающие горы призов на модных музыкальных церемониях за сочинения, насквозь пропитанные дворово-тюремной лирикой о “тяжелой пацанской житухе”. Пока таксисты и рыночные зазывалы млеют от шлягера “Чифирок” в “чувственно-хриплом” исполнении того же Крымского, модная молодежь на дансингах утанцовывается под клубный хип-хоп-ремейк его “Магадана”. Константин поясняет:
— “Магадан” — это песня о том, что когда-то происходило, путевые заметки об ощущениях от поездки туда. Просто в сознании людей Магадан ассоциируется только с тюрьмами, лагерями, а там ведь живут и обычные люди, есть заводы, порт есть — северные ворота… Блатная лирика как “объект” шоу-бизнеса мне неинтересна. Но есть реальная жизнь и историческая правда. Тогда и Солженицына можно назвать “блатным шансонье пера”. Тема его “ГУЛАГа” и, скажем, моего “Магадана” одна и та же — “сколько он видел вохры и катаржан”, но расписана, в отличие от трех песенных минут, на сотни страниц и настолько жесткими красками, что ни одному из здешних “шансонье” такое не снилось… В моем творчестве нет определенной направленности. Я не стремлюсь поставить себя в рамки — шансон или рок.
Главное — на что откликается в данный момент душа. Блатная лирика мне неинтересна. Интересны обычные человеческие чувства, эмоции, я очень радуюсь, когда эти же эмоции переживают и слушатели. Если первый “любительский” альбом “Черное и Белое” по жанру можно отнести к классическому городскому романсу, то второй диск — “Моя Дорога”, на мой взгляд, справедливее считать больше “лирическо-роковым”, нежели “шансонно-мурчащим” (от “Мурки”). Вот летом в Москве отмечали юбилей Led Zeppelin. Из так называемых шансонье туда пригласили двоих — меня и Григория Лепса. Не без опаски и сомнений пригласили. А потом удивлялись: думали, мол, стремные “шансонье” прибудут, а оказались — приличные “рокеры”…
* * *
За несколько месяцев до “лед-зеппелиновского” рок-фестиваля в Зеленом театре г-н Крымский устроил другое “нечаянное потрясение” — в Берлине на фестивале русской песни. Там ждали новичка в обойме известных имен, а по завершении мероприятия хором прозвали “хедлайнером” и “открытием года”. Потом был “скандальный” сольный концерт в московском Театре оперетты. “Скандал” начался уже с того, что артиста ангажировал сам театр, и это стало предметом весьма эмоциональных дискуссий среди музыкальной и околотеатральной публики. Родилась ироничная шутка — “от Вертинского до Крымского”, адресующая к истории этого уважаемого учреждения культуры, стены которого последний раз видели и слышали “классический шансон” именно в исполнении легендарного Александра Вертинского. Зал был полон, у входа суетились пираты с фальшивыми “лишними билетиками”, а на концерте прозвучали две премьеры — “Солдат” и “Женщина без будущего”, которые очень быстро разлетелись вскоре по музыкальному эфиру. В день поминовения погибших в Отечественной войне 22 июня “Солдат” звучал уже в Кремле на официальном концерте памяти.
Что до фестиваля “Молочные братья” в честь рок-легенд Led Zeppelin с участием знаменитой британской трибьют-группы Boot-Led-Zeppelin, то он занял в личном списке “вех” артиста особое место. Там блистали и объяснялись в любви к юношеским рок-мечтам звезды разных стилей и направлений: Лариса Долина, Сергей Воронов, Сергей Мазаев, “Цветы” Стаса Намина, Александр Барыкин, Дмитрий Четвергов, Сергей Манукян, Игорь Бутман, Владимир Матецкий и другие. Константин Крымский перепел “Dancing Days” из альбома “цеппелинов” 1973 года Houses of the Holy в новой аранжировке и с русским текстом, сочиненным на основе подстрочного перевода.
“И Led Zeppelin, и Deep Purple были кумирами целого поколения, — поясняет артист, — так же как и Владимир Высоцкий”. Однако, помимо вполне объяснимого “музыкального набора”, лично на г-на Крымского в юности сильно повлиял и… Рихард Вагнер. Впрочем, немецкий классик возник по недоразумению, будучи принятым юным Костей в 70-е годы за рок-авторитета:
— У меня до сих пор лежит дома этот винил Вагнера, — вспоминает он, — в советское время его так же тяжело было найти, как и Led Zeppelin. Я купил эту пластинку на барахолке возле Театра на Таганке — там можно было купить все что хочешь, но только очень скрытно. Ходили люди с дипломатами, с пластинками под курточкой. И я купил Вагнера не из-за того, что это Вагнер, а потому, что там было по-иностранному написано, и такой красивой готикой. Я и подумал: наверное, крутые рокеры очень. Мне и впарили его как тяжелый рок, за 7 рублей. Сумасшедшие были деньги! Когда дома я поставил диск в радиолу, то не успел даже расстроиться, что меня надули. Он начинался с увертюры к “Тангейзеру”, и с первых аккордов музыка меня захватила. Помню, мама зашла, а я ей говорю: иди-иди, ты ничего не понимаешь… Позже я переписал это на катушечник “Электроника-312”, крутой тогда магнитофон, и у меня так и было — Высоцкий, концерт в Москве на заводе “Компрессор”, а потом шел Вагнер. Это было очень прикольно, и это была самая живучая кассета…
* * *
Константин Крымский до сих пор не свыкся с положением знаменитости и ходового товара на музыкальном рынке. Ему совсем не нравятся шутливые сравнения с… “Ласковым маем”. Ведь и они, и он снискали первоначальную известность не за счет рекламы и ротаций, а благодаря уникальной российской технологии сарафанного радио.
— Но здесь есть большой нюанс, — указуя пальцем к небу, поясняет Константин. — Они хотели в шоу-бизнес и рвались туда. А я о так называемой профессиональной сцене даже не думал. Я пел в караоке. Еще с тех пор, когда оно впервые в Москве открылось в середине 90-х. Время было тяжелое, хватало и депрессий, и сложностей. И эта забава стала для меня отдушиной. Я заходил в караоке втихаря, так, чтобы друзья не видели (от прирожденной стеснительности), и даже не пел — до сих пор не считаю, что пою, — а читал стихи под музыку. Я песен никогда не писал, а вот стихи сочинял…
Но его все-таки услышали. “Притаившийся” в темном углу караоке-клуба Михаил Шуфутинский, не привыкший расточать пустых похвал даже близким знакомым, нашел в поющем “отшельнике” “мощную харизму”.
— А потом кто-то из моих друзей-певцов — или Алена Иванцова, или Миша Котляров — как-то вскользь бросил: может, все-таки запишешь уже что-нибудь, сделаешь подарок своим друзьям? — вспоминает Константин. — Я и решил ко дню рождения отойти от стереотипа, когда подарки дарят имениннику, и самому подарить гостям свои песни. С композитором Александром Лепейко записали пять песен, я напечатал 430 дисков из расчета по 2 на каждого гостя с небольшим запасом, и все их раздал. А через 10 дней у меня начались проблемы с этим диском. Радостные проблемы — пришлось допечатывать еще 500 штук, а за следующие полгода еще 6000 дисков! Звонили из Магадана, с Дальнего Востока, с Урала, с Украины, из Белоруссии, приезжали какие-то гонцы, требовали тиражей. Проснулись пираты...
Никем не выпущенный официально диск “Черное и Белое” стал в итоге ходовой записью в стране и прилегающих окраинах. Песни заиграло радио, а “Моя дорога” — переложенная на стихи музыкальная тема из блокбастера “Цыган” — превратилась в визитную карточку артиста. Меньше чем через год уже на крупном мейджоре и большим тиражом вышел “профессиональный” альбом.
По-прежнему не считая себя “субъектом шоу-бизнеса”, певец тем не менее испытывает явный вкус к творческим размышлениям и самокопанию:
— Песню надо рисовать, как художник, — говорит он, — я не могу взять микрофон, выйти с каменным лицом и спеть. В песнях я передаю эмоции, хотя и не делаю из них спектакля. Здесь важно не переборщить. Сейчас многие срываются в надрыв, а это неправильно. Мне важно рассказать историю и поделиться чувствами, которые она рождает. Например, в песне “Женщина без будущего”. Ее почему-то назвали чуть ли не гимном проституткам. А она ведь совсем о другом — там нет даже такого слова, там рассказ о призрачном прошлом, которое всегда скребется в дверь и не отпускает. Эта песня у меня родилась совершенно случайно. Ехал из “Шереметьево”, а на обочине стояли, как всегда, жрицы любви. Я бы и не обратил внимания. Но впереди идущая машина окатила этих женщин грязью с ног до головы. И они стояли — все в грязи, жалкие, несчастные, растерянные, беспомощные. Картинка была невероятно щемящей, и от этого настроения буквально за день родилась песня. В другом случае настроение может быть радостным, лирическим или романтическо-грустным. Все очень импульсивно. Так и получаются песни настроений. А в какой это подано музыкальной форме — похожей на шансон или близкой к року, к блюзу — дело вкуса и все того же настроения…
Статья Артура Гаспаряна «МК»
Московский Комсомолец № 24942 от 18 декабря 2008 г
