Витольд Абанькин: «Тюремные будни…»
«Но, мразь! Поехали!»
Есть в русском языке поговорка: «И смех, и грех». Так вот, во Владимирской тюрьме эта поговорка была как раз к месту. Каждый день зэки выкидывали такие фортеля, что вольному человеку подобное и в голову не взбредет, и если ему расскажут о чем-то таком, то вряд ли он и поверит. А для зэков это было делом обыденным, так сказать тюремными буднями, которые бывали настолько скучными, что зэки придумывали разное, чтобы будни эти хоть как-то отличались друг от друга и потом было бы что вспомнить, над чем посмеяться, или иметь повод лишний раз покостылять ментов и власть.
Это случилось зимой 1974 года. Осенью нас 45 человек привезли во Владимирскую тюрьму, каждого на три года за участие в забастовке протеста в лагере № 36 Пермской области. Там один из офицеров ударил политзэка, украинца - нашего товарища и мы бросили работу, и объявили голодовку. Потом каждый из нас прошел по карцерам, пару раз в ПКТ (тюрьма при лагере) и вот мы уже во Владимире. В тюрьме о правах человека даже не слышали: произвол, ужасное питание и война зэков с ментами. Зэки избивали ментов, обливали их из параши, выкалывали глаза, спускали с лестницы во время вывода на прогулку, убивали. А менты в свою очередь избивали зэков, бросали их в карцера, а то и в пресс-хаты, где зэков медленно или быстро убивали такие же зэки, продавшиеся администрации. В общем, мы попали в самое пекло. Конечно, нас держали отдельно от уголовников и следили, чтобы у нас не было с ними никаких контактов. Но все равно очень быстро мы связались с уголовниками и подключили их к борьбе за права человека, но уже по закону. Мы быстро наладили нормальное питание по нормам раскладки, в карцерах если температура опускалась ниже положенной, стали выдавать бушлаты и т.д. Мы научили уголовников писать жалобы. Они пересылали нам свои приговоры и многие мы обжаловали и уголовникам поснимали сроки, заменили тюрьму на лагерь и т.д. В общем, мы, можно сказать, подружились. Информация шла на волю через уголовников, они присылали нам подогрев, то есть продукты питания и жизнь наша в тюрьме была довольно сносной.
Но вот однажды зимой после серии наших жалоб в Генеральную прокуратуру во Владимирскую тюрьму приехала большая комиссия. Это был прокурор из Генпрокуратуры, прокурор по надзору за МЛС Владимирской области, представители МВД СССР и УВД Владимирской области. Они ходили по камерам и задавали обычные вопросы: на что жалуетесь и есть ли претензии к администрации и прокурору. Мы заранее приготовили свои требования и передали список комиссии. Надзиратели и представители администрации были так напуганы этим приездом высоких чинов, что тряслись от страха и ходили за ними хвостиками с бледными лицами на негнущихся ногах. Так по коридору, заходя в каждую камеру, комиссия шла по тюрьме. Мы слышали как хлопали двери камер, лязгали ключи и засовы. Вслед чиновникам летели проклятия и угрозы зэков, но на это никто не обращал внимания. И вдруг мы услышали шум, крики, какую-то возню в дальнем конце коридора и истошный вопль: «Но, мразь! Поехали!». Мы прильнули к двери, чтобы понять - что происходит. В коридоре продолжались крики, какая-то беготня и возня и… хохот зэков.
И только позже мы узнали, что в камеру к полосатым, это особо опасные рецидивисты, т.е. те - кто совершил в места заключения не одну ходку, они носили полосатую одежду, вошла комиссия. Полосатые предъявили какие-то свои требования, но их даже слушать не стали и чиновники быстро начали выходить из камеры. Последним спешил прокурор по надзору за МЛС Владимирской области. Он повернулся спиной к зэкам и выходил из камеры. Один из полосатых прыгнул ему на спину, обхватил горло синими от наколок руками, а ногами туловище и заорал: «Но, мразь! Поехали!». Прокурор как ошпаренный выскочил из камеры с выпученными от страха глазами и понесся по коридору с полосатым на спине. Зэк проскакал на прокуроре с десяток метров и был сброшен надзирателями. Тут же полосатому дали несколько пинков и посадили на 15 суток в карцер. Но потом сами надзиратели помирали со смеху, когда вспоминали эту сцену, а зэки стали снимать шапки перед тем полосатым в знак уважения. Ведь не каждый зэк мог похвастаться тем, что катался верхом на прокуроре. Ходили слухи, что надзиратели, когда тот полосатый сидел в карцере, подкидывали ему подогрев от себя, а потом, когда он вернулся в свою камеру, они закрывали глаза, когда раздатчики пищи, черпаки, накладывали в его миску двойную порцию каши или борща.
Парадокс советской пенитенциарной системы заключался в том, что администрация и надзиратели тюрем и лагерей и зэки одинаково ненавидели прокуроров, т.к. первых они наказывали за несоблюдение режима, то есть за то, что они проявляли к зэкам недостаточную жесткость, а зэки ненавидели их потому, что прокуроры обычно на их жалобы не реагировали.
Витольд Абанькин.
Октябрь 1980 г.
Ростов/Дон.
* * *
Кленовый листок.
Слова В. Абанькина
Где-то весна и где-то свобода,
Где-то цветы и где-то ждешь ты.
Ну а у нас нет времен года,
А только решетки да стены тюрьмы.
Ветер-шалун, играя на воле
Как-то занес к нам кленовый листок.
Мы восторгались творением Божьим
И проклинали тюрьму и свой срок.
Ты не грусти и прости если можешь
Скоро вернусь я в родной наш Ростов.
В дверь постучу и отдам в твои руки,
Пахнущий полем букетик цветов.
В дверь постучу и отдам в твои руки,
Пахнущий полем букетик цветов.
Проигрыш.
1 куплет.
Есть в русском языке поговорка: «И смех, и грех». Так вот, во Владимирской тюрьме эта поговорка была как раз к месту. Каждый день зэки выкидывали такие фортеля, что вольному человеку подобное и в голову не взбредет, и если ему расскажут о чем-то таком, то вряд ли он и поверит. А для зэков это было делом обыденным, так сказать тюремными буднями, которые бывали настолько скучными, что зэки придумывали разное, чтобы будни эти хоть как-то отличались друг от друга и потом было бы что вспомнить, над чем посмеяться, или иметь повод лишний раз покостылять ментов и власть.
Это случилось зимой 1974 года. Осенью нас 45 человек привезли во Владимирскую тюрьму, каждого на три года за участие в забастовке протеста в лагере № 36 Пермской области. Там один из офицеров ударил политзэка, украинца - нашего товарища и мы бросили работу, и объявили голодовку. Потом каждый из нас прошел по карцерам, пару раз в ПКТ (тюрьма при лагере) и вот мы уже во Владимире. В тюрьме о правах человека даже не слышали: произвол, ужасное питание и война зэков с ментами. Зэки избивали ментов, обливали их из параши, выкалывали глаза, спускали с лестницы во время вывода на прогулку, убивали. А менты в свою очередь избивали зэков, бросали их в карцера, а то и в пресс-хаты, где зэков медленно или быстро убивали такие же зэки, продавшиеся администрации. В общем, мы попали в самое пекло. Конечно, нас держали отдельно от уголовников и следили, чтобы у нас не было с ними никаких контактов. Но все равно очень быстро мы связались с уголовниками и подключили их к борьбе за права человека, но уже по закону. Мы быстро наладили нормальное питание по нормам раскладки, в карцерах если температура опускалась ниже положенной, стали выдавать бушлаты и т.д. Мы научили уголовников писать жалобы. Они пересылали нам свои приговоры и многие мы обжаловали и уголовникам поснимали сроки, заменили тюрьму на лагерь и т.д. В общем, мы, можно сказать, подружились. Информация шла на волю через уголовников, они присылали нам подогрев, то есть продукты питания и жизнь наша в тюрьме была довольно сносной.
Но вот однажды зимой после серии наших жалоб в Генеральную прокуратуру во Владимирскую тюрьму приехала большая комиссия. Это был прокурор из Генпрокуратуры, прокурор по надзору за МЛС Владимирской области, представители МВД СССР и УВД Владимирской области. Они ходили по камерам и задавали обычные вопросы: на что жалуетесь и есть ли претензии к администрации и прокурору. Мы заранее приготовили свои требования и передали список комиссии. Надзиратели и представители администрации были так напуганы этим приездом высоких чинов, что тряслись от страха и ходили за ними хвостиками с бледными лицами на негнущихся ногах. Так по коридору, заходя в каждую камеру, комиссия шла по тюрьме. Мы слышали как хлопали двери камер, лязгали ключи и засовы. Вслед чиновникам летели проклятия и угрозы зэков, но на это никто не обращал внимания. И вдруг мы услышали шум, крики, какую-то возню в дальнем конце коридора и истошный вопль: «Но, мразь! Поехали!». Мы прильнули к двери, чтобы понять - что происходит. В коридоре продолжались крики, какая-то беготня и возня и… хохот зэков.
И только позже мы узнали, что в камеру к полосатым, это особо опасные рецидивисты, т.е. те - кто совершил в места заключения не одну ходку, они носили полосатую одежду, вошла комиссия. Полосатые предъявили какие-то свои требования, но их даже слушать не стали и чиновники быстро начали выходить из камеры. Последним спешил прокурор по надзору за МЛС Владимирской области. Он повернулся спиной к зэкам и выходил из камеры. Один из полосатых прыгнул ему на спину, обхватил горло синими от наколок руками, а ногами туловище и заорал: «Но, мразь! Поехали!». Прокурор как ошпаренный выскочил из камеры с выпученными от страха глазами и понесся по коридору с полосатым на спине. Зэк проскакал на прокуроре с десяток метров и был сброшен надзирателями. Тут же полосатому дали несколько пинков и посадили на 15 суток в карцер. Но потом сами надзиратели помирали со смеху, когда вспоминали эту сцену, а зэки стали снимать шапки перед тем полосатым в знак уважения. Ведь не каждый зэк мог похвастаться тем, что катался верхом на прокуроре. Ходили слухи, что надзиратели, когда тот полосатый сидел в карцере, подкидывали ему подогрев от себя, а потом, когда он вернулся в свою камеру, они закрывали глаза, когда раздатчики пищи, черпаки, накладывали в его миску двойную порцию каши или борща.
Парадокс советской пенитенциарной системы заключался в том, что администрация и надзиратели тюрем и лагерей и зэки одинаково ненавидели прокуроров, т.к. первых они наказывали за несоблюдение режима, то есть за то, что они проявляли к зэкам недостаточную жесткость, а зэки ненавидели их потому, что прокуроры обычно на их жалобы не реагировали.
Витольд Абанькин.
Октябрь 1980 г.
Ростов/Дон.
* * *
Кленовый листок.
Слова В. Абанькина
Где-то весна и где-то свобода,
Где-то цветы и где-то ждешь ты.
Ну а у нас нет времен года,
А только решетки да стены тюрьмы.
Ветер-шалун, играя на воле
Как-то занес к нам кленовый листок.
Мы восторгались творением Божьим
И проклинали тюрьму и свой срок.
Ты не грусти и прости если можешь
Скоро вернусь я в родной наш Ростов.
В дверь постучу и отдам в твои руки,
Пахнущий полем букетик цветов.
В дверь постучу и отдам в твои руки,
Пахнущий полем букетик цветов.
Проигрыш.
1 куплет.
