Вилли Токарев: Разжалобил маньяка рассказом про бакинских комиссаров
— На одном из концертов на Урале ко мне подошли несколько крепких парней: "Слушай, Вилли, напиши песню для братвы!" Почему нет?! Это неожиданное предложение выглядело интересным.
— Наверное, предложили хороший гонорар?
— Об этом речи не шло. Увлекшись самой идеей, я написал песню "Малина". Аналогичные разговоры повторялись и в последующем. Так, после украинских гастролей родилась песня "Братва".
— А если бы вам в ультимативной форме предложили отправиться на домашний концерт — ублажать какого-нибудь авторитета?
— Серьезный авторитет силой "приглашать" уважаемого артиста не будет. Есть же другие, не менее мощные аргументы. Но однажды в Сибири в начале 90-х, когда понятия сплошь и рядом нарушались, со мной произошел такой случай. Под давлением незнакомцев мне пришлось отправиться на неизвестную "хазу". Иномарка неслась с бешеной скоростью по обледеневшей дороге. Мои "похитители" молчали. За столом разговорились, оттаяли, открыли душу. Оказалось, у них тоже чувства, переживания, проблемы. И тогда я спел для них не по принуждению, не из-за больших денег, а с удовольствием. Вернувшись в отель, переполняемый впечатлениями, тут же написал песню "Зек".
— А в зонах часто поете?
— Наверное, я пионер таких концертов. В один из своих первых визитов, в тогда еще Советский Союз, я выступил в зоне в Харькове. Этому предшествовали многочисленные переговоры с начальством, причем даже не местного, а киевского уровня.
— В жизни вы разговариваете на добротном литературном языке, а в иных ваших песнях столько жаргонных словечек...
— Я пишу о людях. В том числе и о тех, кто волею судеб оказался в местах не столь отдаленных. А таких в России, говорят, каждый пятый. Зеки были, есть и будут. Люди за колючей проволокой легко понимают того, кто обращается к ним на привычном им языке. Блатные песни тоже могут быть достойными, талантливыми, органичными. Но петь в блатной стилистике, например, о Петербурге или Париже я бы не решился.
— Вы человек законопослушный. А какие проступки вызывают у вас прежде всего сочувствие, а потом уже осуждение?
— Это преступления, совершенные на почве ревности. У нас на Брайтоне был как-то случай, что мужчина застрелил любимую девушку прямо на ступеньках ресторана, увидев, как она выходит с другим. Получил срок, но довольно небольшой. Присяжные выразили ему сочувствие, вошли в ситуацию.
Во время концерта в одной из российских зон я обратил внимание на очень красивую молодую женщину, поразившись каким-то особым светом в ее глазах. Потом поинтересовался: "Как вы сюда попали?" — "Замочила мужа за измену". — "Сколько вам еще осталось?" — "Восемь лет". Вот вам и красавица.
Ревность — такое чувство, когда рассудок покидает и сильных, и слабых, и храбрых, и трусливых.
— От природы вы человек невысокого роста. Вам не мешало это в жизни?
— Гиганты чаще всего сутулые, неграциозные. Вот им рост мешает, если, конечно, ты не Майкл Джордан. А я до сих пор поднимаю вес больше своего собственного, могу быстро пробежать стометровку, не стушуюсь и на марафонской дистанции. Если нужно кого-то охладить — бью только раз. Обычно хватает. Помню, когда я в молодости жил в Дагестане, то стоял в очереди в кассе на какой-то модный в ту пору фильм. Билеты кончались, и меня вытолкнул какой-то парень на голову выше. Я "вдарил", он упал, потеряв сознание. В другой раз к моей девушке в кафе привязались двое подвыпивших "кавалеров". Она не пошла с ними танцевать, и тут один ткнул ей окурком в мороженое. Мое терпение лопнуло, я вскочил и буквально двумя ударами уложил обоих. Если бы не толпа, я бы добил их на месте. Примчалась милиция, но посетители вступились, "отбили" меня.
К счастью, мне мои тайсоновские таланты приходилось применять не часто. Обычно мне удается договориться с самыми разными людьми в любых обстоятельствах. Часто именно общительность и юмор спасают.
— Случалось ли вам на Западе быть, как говорится, на волоске от смерти?
— В Нью-Йорке, наверное, больше такси, чем в любом другом городе планеты, и грабить таксистов — весьма распространенное преступление. В столице мира за год убивают двадцать-тридцать водителей. Работая на такси, я тоже хлебнул лиха. Однажды ко мне сел с виду обычный пассажир, оказавшийся просто сумасшедшим. Приставил пистолет: "Выкладывай деньги!" А у меня наличности кот наплакал. Тогда маньяк потребовал поменяться со мной местами, забрал документы, ключи и сам сел за руль. Потом долго колесил по скоростным магистралям, все искал место, где поудобней замочить меня.
— Как вы себя чувствовали, как тогда разговаривали?
— Я сам удивлялся своему хладнокровию. У меня хватило сил не только общаться с преступником, но и даже шутить.
— Общение было продолжительным?
— Время, казалось, остановилось. Моему сумасшедшему пассажиру не везло — никак не мог найти безлюдное место. Я посмотрел на приборы и честно предупредил: "Бензин вот— вот закончится..." Он остановился на заправке, но там мне не удалось сбежать, и мы опять помчались в никуда.
"Я уже замочил двадцать пять человек, — поведал мне маньяк. — Ты будешь двадцать шестым!"
Тут почему-то я вспомнил историю СССР и сказал ему: "У нас тоже расстреляли двадцать шесть комиссаров, но давно, во время революции".
— Вилли, как же вы выкрутились?
— Маньяк вдруг затормозил и сказал, что он устал и вообще решил изменить свои планы: "Знаешь, парень, ты мне понравился, я тебе дарю жизнь. Убирайся!", и умчался. Машину нашли только через месяц. Мне оставалось лишь помолиться Богу.
— Да, редкий случай!
— Я же говорю: типичный! Был такой же второй "заезд" по Нью— Йорку, затем — третий, четвертый... Самый жуткий — третий. "Вылазь из машины, шагай вперед и не оглядывайся!" — скомандовал мне грабитель. Снег скрипел под ногами, я шел к забору, место пустынное — идеальное для разборки. Я не оглядывался, только мысленно повторял: "Ну, быстрей же —стреляй!" И вдруг услышал скрип шин уезжающей машины. Остался один на заснеженном дворе и такое ощущение счастья испытал! Потом все думал: кто это меня спасает свыше? И молился.
Фото В. Бертова, С. Гурецкого, В. Иванова
М. С. «Вне закона», №27, 3.7.1999
