Алла Баянова репортаж: «Je ne regrette rien»...
Мы пришли посмотреть, как умирают актрисы. На сцене, гордо подняв голову, глядя поверх наших глаз. Как умирают.
Мы, скользкое тупое быдло, пришли.
За кулисами все здоровались друг с другом, делая скорбное лицо: слышали? Чем она больна, как? Слышали? Вчера была температура 40! Что говорит врач? Бронхит? Связки в порядке, но бронхи ужасно? Насколько ужасно? Три дня не ест?
Мокрый снег, белый дождь, кучка людей с цветами. Напротив - через реку - дымят трубы. Черный вечер, белый дым, Кремль в тумане, ветер в лицо, холодно, холодно. Цветы покрываются черной коркой, динамики кричат сначала про цыганскую гитару, потом про журавлей - как они летят мимо распятий, как они летят мимо России, в ненастье, в холод, в слякоть. Отчего, - кричат динамики, - отчего сердцу хочется плакать?
Поди спроси. Белый сказочный автомобиль ("врач сказал, ей нельзя выходить на улицу! это верная смерть!"), захлебывающийся человечек-ведущий: "приветствовать здесь... королева русского романса... восемьдесят лет творческой деятельности... останется в вашей памяти... пришли поприветствовать..." - и слова "Алла Баянова" он выкрикивает отчаянно, не веря, что она появится. Ей нельзя выходить из машины.
Она выходит.
Алла Баянова. Восемьдесят лет романсов, впервые вышла на сцену в девять лет, Петра Лещенко зовет Петей, пела с Вертинским. "Во всех столицах мира", - хвастает ведущий, - Бейрут, Белград, Александрия, Париж, Бухарест, концертный зал "Россия". Алла Баянова. Аристократический поворот головы, молодая улыбка, штифт в бедре - неудачный перелом, ходить почти не может, серебряные туфельки.
Самое время для того, чтобы открывать звезду на промозглой "площади звезд", ни черта не видно, снег хлещет в лицо, вчера у нее была температура 40, холодно, холодно. Салют распадается разноцветными искрами. Потом, уже после салюта, в гримерной - нельзя узнать, растерянная, древняя, руки дрожат. "Что-то я не могу никак отдышаться, - говорит, - что-то я..."
Мы пришли посмотреть, как поют актрисы, которым и на улицу-то выходить нельзя. Мы - сплетники и любопытствующие, мы пришли.
На сцене - белый рояль, кресло. Ее выводят, сажают в кресло - раньше пела только стоя, - говорят какие-то слова. Все жадно смотрят в бинокли - как она? как?
А вот так. Поет. Голос - тот самый, какой в Бейруте, Белграде, далее по списку. Тот самый, который с Вертинским и Лещенко, который восемьдесят лет, который "отчего сердцу хочется плакать" и "давай споем, как раньше пели, как только мы одни с тобой умели". Когда вся жизнь была полна любви, восторга и вина.
Как все просто в романсах, как понятно. Была любовь - нет любви, прошла любовь - осталась. Ну да, так и надо жить: вся эта жизнь была, прошла и останется навсегда. Поэтому зал и замирает, когда она замолкает перед фразой "и сердцу хочется немножко отдохнуть".
- Я хочу встать. Ну помогите же мне! - аристократически приказывает она аккомпаниатору. Ведущий только что пальцем у виска не крутит: куда встать, Алла Николаевна, милая, вы оххх... нельзя вам!
Ей все можно. Поправить парик перед полным залом, перед камерами, и по секрету сообщить трем тысячам человек: "Ах, уж эти парики!" Ответить на вопрос Сергея Пенкина "Как Вы себя чувствуете?" - "Ты знаешь, довольно хреново". Ей все можно. Поет что хочет - грузинскую застольную с Нани Брегвадзе ("мы репетировали один раз, вчера по телефону"),- тех самых "Журавлей", "Я милого узнаю по походке", все что хотите, - молодым страстным голосом. Она может даже благосклонно выслушать Марка Алмонда (Marc Almond), прилетевшего из Лондона ее поздравлять, и громко спросить: "Что он говорит? Вот английский мне никогда не давался!"
Inspiration, - говорит Алмонд, - inspiration! - И поет по-английски "Только раз бывают в жизни встречи, just a chance in life...", и еще что-то, веселое, разухабистое, где "frozen cheek" рифмуется с "lonely rider dying on the road" - ямщиком, очевидно. У Алмонда в новом альбоме Баянова, говорят, поет с ним две песни, sweet Russian songs, непознаваемая Russian душа.
Вся эта кутерьма, все эти бесконечные цветы, которые все пытались ей дать в руки, они соскальзывали с колен, и вскоре она вся была в букетах, обертки шуршали прямо в микрофон. Все эти поздравления - Кобзон, Зыкина, Сличенко, еще кто-то, "вот вам ящик шампанского, я знаю, вы любите шампанское", голова кружится. Все эти зрители с биноклями, серебряные туфельки, платья с блестками, жизнь, полная восторга.
К концу вечера, через четыре с половиной часа после открытия звезды, аккомпаниатор подошел к Баяновой, что-то прошептал ей, и она громко, в микрофон, сказала:
- Не хочу таблеток, не хочу таблеток. Нет. Голова только кружится, знаете... - и, оттолкнув суетящихся вокруг нее мужчин: - Столько эмоций... помогите мне встать.
Полтора шага до рояля, чтобы облокотиться, чтобы не упасть, чтобы спеть так, как это надо петь - в полный голос, в полный зал, всем этим людям, которые к ней пришли.
- Non, Je ne regrette rien.
За кулисами ждет бригада скорой помощи, Je ne regrette rien, все нормально, наутро по телефону она скажет - я счастливая, мне так хорошо! - а сейчас у нее кружится голова, rien de rien, и она смеется, и смотрит на нас, а мы - мы пришли смотреть, как надо петь, как надо жить, как надо ни о чем не жалеть.
Мы, растерянные и плачущие, мы никак не можем отдышаться.
30.01.2003, Ксения Рождественская (ЗВУКИ РУ)
Мы, скользкое тупое быдло, пришли.
За кулисами все здоровались друг с другом, делая скорбное лицо: слышали? Чем она больна, как? Слышали? Вчера была температура 40! Что говорит врач? Бронхит? Связки в порядке, но бронхи ужасно? Насколько ужасно? Три дня не ест?
Мокрый снег, белый дождь, кучка людей с цветами. Напротив - через реку - дымят трубы. Черный вечер, белый дым, Кремль в тумане, ветер в лицо, холодно, холодно. Цветы покрываются черной коркой, динамики кричат сначала про цыганскую гитару, потом про журавлей - как они летят мимо распятий, как они летят мимо России, в ненастье, в холод, в слякоть. Отчего, - кричат динамики, - отчего сердцу хочется плакать?
Поди спроси. Белый сказочный автомобиль ("врач сказал, ей нельзя выходить на улицу! это верная смерть!"), захлебывающийся человечек-ведущий: "приветствовать здесь... королева русского романса... восемьдесят лет творческой деятельности... останется в вашей памяти... пришли поприветствовать..." - и слова "Алла Баянова" он выкрикивает отчаянно, не веря, что она появится. Ей нельзя выходить из машины.
Она выходит.
Алла Баянова. Восемьдесят лет романсов, впервые вышла на сцену в девять лет, Петра Лещенко зовет Петей, пела с Вертинским. "Во всех столицах мира", - хвастает ведущий, - Бейрут, Белград, Александрия, Париж, Бухарест, концертный зал "Россия". Алла Баянова. Аристократический поворот головы, молодая улыбка, штифт в бедре - неудачный перелом, ходить почти не может, серебряные туфельки.
Самое время для того, чтобы открывать звезду на промозглой "площади звезд", ни черта не видно, снег хлещет в лицо, вчера у нее была температура 40, холодно, холодно. Салют распадается разноцветными искрами. Потом, уже после салюта, в гримерной - нельзя узнать, растерянная, древняя, руки дрожат. "Что-то я не могу никак отдышаться, - говорит, - что-то я..."
Мы пришли посмотреть, как поют актрисы, которым и на улицу-то выходить нельзя. Мы - сплетники и любопытствующие, мы пришли.
На сцене - белый рояль, кресло. Ее выводят, сажают в кресло - раньше пела только стоя, - говорят какие-то слова. Все жадно смотрят в бинокли - как она? как?
А вот так. Поет. Голос - тот самый, какой в Бейруте, Белграде, далее по списку. Тот самый, который с Вертинским и Лещенко, который восемьдесят лет, который "отчего сердцу хочется плакать" и "давай споем, как раньше пели, как только мы одни с тобой умели". Когда вся жизнь была полна любви, восторга и вина.
Как все просто в романсах, как понятно. Была любовь - нет любви, прошла любовь - осталась. Ну да, так и надо жить: вся эта жизнь была, прошла и останется навсегда. Поэтому зал и замирает, когда она замолкает перед фразой "и сердцу хочется немножко отдохнуть".
- Я хочу встать. Ну помогите же мне! - аристократически приказывает она аккомпаниатору. Ведущий только что пальцем у виска не крутит: куда встать, Алла Николаевна, милая, вы оххх... нельзя вам!
Ей все можно. Поправить парик перед полным залом, перед камерами, и по секрету сообщить трем тысячам человек: "Ах, уж эти парики!" Ответить на вопрос Сергея Пенкина "Как Вы себя чувствуете?" - "Ты знаешь, довольно хреново". Ей все можно. Поет что хочет - грузинскую застольную с Нани Брегвадзе ("мы репетировали один раз, вчера по телефону"),- тех самых "Журавлей", "Я милого узнаю по походке", все что хотите, - молодым страстным голосом. Она может даже благосклонно выслушать Марка Алмонда (Marc Almond), прилетевшего из Лондона ее поздравлять, и громко спросить: "Что он говорит? Вот английский мне никогда не давался!"
Inspiration, - говорит Алмонд, - inspiration! - И поет по-английски "Только раз бывают в жизни встречи, just a chance in life...", и еще что-то, веселое, разухабистое, где "frozen cheek" рифмуется с "lonely rider dying on the road" - ямщиком, очевидно. У Алмонда в новом альбоме Баянова, говорят, поет с ним две песни, sweet Russian songs, непознаваемая Russian душа.
Вся эта кутерьма, все эти бесконечные цветы, которые все пытались ей дать в руки, они соскальзывали с колен, и вскоре она вся была в букетах, обертки шуршали прямо в микрофон. Все эти поздравления - Кобзон, Зыкина, Сличенко, еще кто-то, "вот вам ящик шампанского, я знаю, вы любите шампанское", голова кружится. Все эти зрители с биноклями, серебряные туфельки, платья с блестками, жизнь, полная восторга.
К концу вечера, через четыре с половиной часа после открытия звезды, аккомпаниатор подошел к Баяновой, что-то прошептал ей, и она громко, в микрофон, сказала:
- Не хочу таблеток, не хочу таблеток. Нет. Голова только кружится, знаете... - и, оттолкнув суетящихся вокруг нее мужчин: - Столько эмоций... помогите мне встать.
Полтора шага до рояля, чтобы облокотиться, чтобы не упасть, чтобы спеть так, как это надо петь - в полный голос, в полный зал, всем этим людям, которые к ней пришли.
- Non, Je ne regrette rien.
За кулисами ждет бригада скорой помощи, Je ne regrette rien, все нормально, наутро по телефону она скажет - я счастливая, мне так хорошо! - а сейчас у нее кружится голова, rien de rien, и она смеется, и смотрит на нас, а мы - мы пришли смотреть, как надо петь, как надо жить, как надо ни о чем не жалеть.
Мы, растерянные и плачущие, мы никак не можем отдышаться.
30.01.2003, Ксения Рождественская (ЗВУКИ РУ)
