Михаил Шуфутинский: «Колыма угарная»
Говорить о Магадане стало вдруг как-то модно. Далекая от северной романтики г-жа Ветлицкая поет, что Магадан — ее "потерянный рай"; магаданский губернатор убит на Новом Арбате. В газетах пишут, что Колыма скоро заговорит по-китайски и Россия ее потеряет. Эгоистичная Москва будто вспомнила, что есть на свете край, где по-прежнему моют золото, ловят рыбу и сидят, хотя мало кто из москвичей там был. Михаил Шуфутинский, юбилейные концерты которого состоятся в ГЦКЗ "Россия" 12 — 13 апреля, не просто был в Магадане — он там жил, работал, сложился как артист и человек. Об экзотике этого края, о его людях и о том, как повлияло на него знакомство с ними, известный исполнитель рассказывает нашей газете.
* * *
В 1971 году я был руководителем джазового оркестра. Мы объехали с гастролями всю страну, вернулись в Москву — и я оказался на перепутье. Чем заниматься дальше, я не знал. И тут мне предложили поехать музыкантом в Магадан, в знаменитый ресторан "Северный". А там нужны были люди, которые не только умеют играть, но и знают специфику Севера. Таких в нашей команде оказалось двое — контрабасист Гарик Логачев, работавший в Мурманске, и Валерка-саксофонист, который до этого работал в Находке. Мы одолжили денег, купили гэдээровскую аппаратуру, которая считалась крутой, и полетели.
В Магадане нас встретили неласково: чего, мол, притащились?! Оказалось, мы приехали в самое голодное для местных музыкантов время. Одно дело после путины, когда у рыбаков полные карманы денег или когда у старателей закончился промывочный сезон и они гуляют. Но в межсезонье музыкантам приходилось рассчитывать только на залетных и городских, а тут еще мы клиентуру отбиваем. Хорошо хоть в "Северном" нас ждали и поселили впятером в комнатке с одним диваном, где мы спали вповалку. Это было нормально — дикий край, выживай, как можешь.
А выживать было трудно. Как я и боялся, наши знатоки Севера оказались не такими уж знатоками. Кругом были прииски, лагеря и зоны. Большинство местных жителей или сидели, или охраняли сидевших, остальные приезжали с материка на сезон или на год. Местные ездили в отпуск раз в три года: получали деньги, ехали на материк, пять месяцев там гуляли, потом возвращались работать босые и голые. Так было принято. И вот для этих людей мы, наивные, стали играть джаз. Смотрим — народ не понимает. Еще немного, и к нам перестанут ходить. Пришлось срочно менять репертуар.
* * *
Как выяснилось, рыбаки и старатели слушают совсем другие песни. Но не все из них можно было исполнять. Например, песню "Будь проклята ты, Колыма" считали гнусным поклепом. Зато очень любили песни про города. Рижане заказывали "Ночью в узких улочках Риги", свердловчане — "Свердловский вальс", были песни одесские, питерские, которые обязательно надо было знать.
Поэтому каждый из нас завел тетрадку с каталогом песен по алфавиту, и мы стали петь. А петь надо было всем, потому что один солист местной публике быстро надоедал. Так запел и я — впервые в жизни. Мне очень помогло, что с детства я слышал от папы много "неофициальных" песен, в том числе "На Колыме, где тундра и тайга кругом", которую в Магадане очень любили. Эта песня по-настоящему народная, потому что автор ее неизвестен, и многие ее поют по-разному. Половину версии, которую я через много лет записал в альбоме "Побег", мне надиктовал в Нью-Йорке Евсей Агрон — бывший кандидат наук из Питера, интеллигентный человек, которого считали крестным отцом русской мафии. Он любил приходить туда, где я пою, и когда я записывал первую пластинку, он многие слова в этой песне поправил. Потом он пал в боях с итальянской мафией.
Рыбаки от этих песен балдели. Смотришь, чаевые не идут, и для затравочки начинаешь: от такого-то и такого-то для легендарного капитана среднего рыболовного траулера "Ясногорск" песня такая-то. И вот кто-то уже подходит заказывать. Однажды подходит мужик, дает десятку и говорит: спойте мне про журавля. Про какого, спрашиваем, про журавлей песен много!
Выяснилось: "Лишь оставила стая среди бурь и метелей одного с перебитым крылом журавля". Люди танцуют, он подпевает, и вдруг на словах "...одного с перебитым крылом журавля" он падает навзничь. Причем успевает при падении ударить кулаком по тарелке барабанщика, чтоб она зазвенела. Все обмерли, и вдруг в полной тишине он говорит: "Это я показал, как с перебитым крылом!".
* * *
Старатели — это особый мир. Оборотистые люди собирали артель, регистрировали ее, получали лицензию, полигон и работали. Артель сама покупала технику, чаще всего американскую, и должна была за сезон ее выкупить. Это был уже настоящий капиталистический подход, и на этом можно было поднять серьезные деньги. Артель Налетова, где работали рижане, намывала по 6 — 7 тонн золота в сезон. Была знаменитая артель под управлением Совмэна. По-английски это звучит как "советский человек", но на самом деле Хазрет Меджидович Совмэн — адыгеец.
А самую крупную артель создал Вадим Туманов: он сам отсидел 17 лет и набирал в артель бывших зэков, которых другие брать боялись. За это зэки его любили и работали очень хорошо. Люди, подобные Туманову, уже тогда были настоящими промышленниками, а теперь стали большими людьми.
Туманов потом возглавлял строительство чуть ли не по в всей Москве, а Совмэна я несколько лет назад встретил в аэропорту — к тому времени у него была большая сеть магазинов мебели в Красноярске. А недавно я узнал, что он стал президентом Адыгеи.
Руководители артелей жили в Магадане постоянно, остальные приезжали с материка. И вот те, кто жил постоянно, уходили на сезон, а потом муж мог случайно приехать, чтобы проверить, как там жена. Жена одного из них была официанткой у нас в ресторане, и ему сказали, что она неверна. Он приехал, зашел днем в ресторан — и откусил ей нос, чтобы было неповадно. Я это видел собственными глазами. Короче, закон — тайга, медведь — хозяин.
Еще был в Магадане дядя Витя-Губа, лысый толстяк огромного роста с полным ртом золотых зубов. Он сидел раз шесть или семь и на Колыме жил уже лет тридцать. Один из его сроков был очень смешной: он где-то надыбал строительно-монтажное управление и узнал, что завтра там будут давать зарплату, а сегодня ее должны привезти и закрыть в сейф. Ночью он залез в бухгалтерию, вытащил этот тяжеленный сейф, забрался с ним в сопки, открыл — а там пусто!
Однажды Жора Караулов, поскольку он мэр города, говорит: ; "Хотите, к Вадиму Козину вас ; отведу?". А тот жил затворником, на вольном поселении, в убогой комнате с пятью кошками. Приходим, и Жора говорит: "Ну, Вадим Алексеевич, сыграй нам чего-нибудь!". Он сел и заиграл песни о Ленине — у него тогда был какой-то сдвиг... Мы сидели, слушали эти песни, и вдруг он спросил: "А вы знаете, кто сегодня умер?". Мы с Жорой переглянулись: "Нет". Он подошел к полке, раскрыл общую тетрадь, и мы увидели, что вся она заклеена некрологами из газет. Он вырезал эти сообщения, наклеивал в тетради, и такими тетрадями была забита вся полка.
В 90-м, вернувшись в Советский Союз, я приехал в Магадан на гастроли, и меня опять отвели к Козину. Ему было уже под девяносто, он получил отдельную квартиру, был в валенках, свитере и играл на красном рояле — подарке Кобзона. Меня он, конечно, не помнил, но когда я сказал, что играл здесь в ресторане, Козин вдруг оживился: "Ой, да, раньше вся эстрада играла в ресторанах!" Жалко человека, жизнь его прибила очень сильно...
* * *
В конце концов спать впятером на одном диване нам надоело, и мы разъехались. Я устроился легко и очень удачно. Там было два местных авторитета, Жора и Валера. Жора Караулов, сын заслуженной учительницы, был нелегальным мэром Магадана и водил дружбу с мэром легальным, хотя был полный бандит и сидел по сто раз за все, что только можно. Он любил говорить: "Я — . Жора Караулов!" — и жутко скрежетал при этом зубами.
Его друган Валера Коробков был борцом, боксером и вообще элитным человеком, любил слушать джаз. От родителей ему досталась отдельная двухкомнатная квартира в центре города, и он как-то сказал: "А чего ты там ютишься, переезжай ко мне!". Это прозвучало как дружеское приглашение, но я уже знал что к чему и понимал, что это приказ. За пятнадцать минут он взял такси и перевез все мои вещи к себе. А он был страшный тусовщик, любил собирать у себя музыкантов, девушек, накрывал столы. В общем, житуха была веселая, и меня приняли. А я перед отъездом по глупости поссорился со своей будущей женой Ритой и уехал в Магадан один. И как-то Валера говорит: "Ну что ты здесь один, у тебя же девушка в Москве. Вызови ее, снимем вам квартирку, будете нормально жить". Я Риту вызвал, и она, сказав родителям, что едет с подругой отдыхать в Дагомыс, улетела в Магадан. Как пел Высоцкий: "Мой друг поехал в Магадан не по этапу, а просто так — снимите шляпу!".
Увиденное не стало для нее шоком, хотя она была москвичкой из строгой семьи, а Магадан — это один блатной сходняк. Мы сняли квартиру на первом этаже, и там было неспокойно. Под окнами шастали бичи, приехавшие в Магадан в поисках счастья и спившиеся люди, которые не могли никуда выехать без денег. С бичами была большая проблема. Поскольку климат суровый, они жили в колодцах теплотрасс, и когда прорывало трубу, просто варились там заживо.
О Магадане у меня остались самые хорошие воспоминания, даже ностальгия. Мы, конечно, рисковали и порой ходили по лезвию, но жизнь была не такой уж плохой. С чаевыми каждый из нас зарабатывал до полутора тысяч рублей в месяц, мы с Ритой сыграли в Магадане свадьбу, там родился мой первый сын Дэвид. В сущности, если ты сильный человек, суровый край закаляет, ты останешься самим собой и не опустишься.
Мне не раз приходилось участвовать в драках, где упавшему человеку тот же Жора Караулов мог запросто прыгнуть сверху ногами на лицо. Как-то в новогоднюю ночь моя жена сидела в зале, и какой-то залетный моряк назойливо тащил ее танцевать. А когда получил отказ, взял и плеснул ей в лицо шампанским. А я со сцены вижу, он танцевать выходит. Взял увесистый микрофон, вышел как бы петь — и давай лупить его по морде этим микрофоном! А там были Жора Караулов, Валера Коробков — им только дай повод. Короче, повыбивали стекла, зеркала, и вся новогодняя ночь полетела к черту. Драку затеял я, но я не мог иначе поступить. Там нельзя было спустить что-то на тормозах. Если человек задел конкретно тебя или твоего близкого, надо отвечать. Если ты не ответишь, ты переходишь в другую категорию.
В Магадане у меня сильно развилось чутье, я научился подсознанием чувствовать человека, понимать, кто передо мной. Не знаю, почему, но эти качества развиваются именно там. Потом, когда я вернулся в Москву и уехал в Америку, этот опыт мне очень пригодился.
Виктор Ядуха
Мегаполис-Экспресс, №14, 07.04.2003
