Интервью с Аркадием Хаславским
Когда Иосиф Кобзон услышал новый альбом Аркадия Хаславского, он тут же сел на самолет и прилетел в Израиль, чтобы благославить курчавого мальчика. Но скромный Хаславский сбежал и никто не мог его найти, кроме нашего собственного корреспондента Рины Михаэли. Она обнаружила его тогда, когда все приколы уже кончились и превратились в студию звукозаписи «Captain –music», где Аркадий Хаславский работал над новым проектом. Он категорически отказался дать интервью. -Я не даю интервью, пока работа не закончена!- сказал Аркадий.
О, еще не родился тот мужчина, который мог бы хоть в чем-нибудь отказать нашей Рине.
Предлагаем Вашему вниманию эксклюзивное интервью.
Скажите, Аркадий! Как рождаются Ваши песни?
Рождение песни — процесс довольно долгий. Иногда приходится слушать произведения своих коллег помногу раз и хочется как-то расслабиться. Поскольку, давным-давно, еще в России, я отказался от известного русского способа: водка на завтрак, обед и ужин, остается юмор.
Ваши коллеги не обижаются на эти шуточки?
Я в шоу-бизнесе 35 лет и неплохо знаю своих коллег. А Иосифа Давидовича знаю еще по Москве. И, как видно по фотографии, я давно не кудрявый мальчик и никуда от него не бегал.
Думаю, что наши читатели уже заинтригованы — Иосиф Давидович Кобзон — личность интересная и загадочная. Расскажите о Вашем знакомстве поподробнее.
С Кобзоном я знаком около 25-и лет. Познакомился я с ним, как обычно знакомится композитор с исполнителем, показывая свои песни.
— Ну, когда фамилия исполнителя — Кобзон, это, наверное, не очень обычно. Как Вам это удалось?
Ну когда кто-то очень хочет… Кроме того, для меня это было не очень трудно. Мы с ним часто встречались на гастролях и в совместных концертных программах.
— Что такое совместные программы?
-По гастрольной терминологии-«солянки».
— Так. Стало понятней. А что такое «солянка»?
-Для примера. Одесса. Зеленый театр. Первое отделение — моя группа-ВИА «Здравствуй, песня!» Второе — Иосиф Давидович. Были и совместные выступления во Дворцах спорта… В общем, наши гострольные маршруты часто пересекались. Впрочем, мне, как и другим авторам, было не так легко получить его аудиенцию. И, хотя он человек простой и достаточно коммуникабельный, но безумно занятой. Тем не менее наше сотрудничество было достаточно продуктивным. Например, песня «Не знаешь ты… » на стихи Алексея Пьянкова, одного из последних редакторов журнала «Крокодил». Другая песня у меня, несмотря на многочисленные переезды, сохранилась на пластинке «Пою тебя, граница!» и сыграла курьезную роль в моей жизни. Ее в 1988 году Иосиф Давидович спел в сопровождении духового оркестра КГБ, когда я после двухлетнего перерыва вернулся в Москву. Мне было очень приятно, что оркестр КГБ все же записал мою песню в исполнении Кобзона. Это песня «Забайкалье не забудем», на стихи поэта Дубровина. Пластинка эта всегда у меня вызывает улыбку и, надеюсь, Вы поймете почему. Вообще с Кобзоном в моей жизни связано очень многое не только творчески, но и по-человечески. Он очень мне помог. Для меня он святой человек, человек с большой буквы.
Несмотря на все сплетни, слухи, которые о нем ходят?
Знаете, что умные люди говорят в таких случаях? Собака лает, а караван идет. Даже если ты ничего не делаешь, все равно придумают версию, почему ты ничего не делаешь. Я благодарю Кобзона, в частности за то, что он вместе с композитором Александрой Пахмутовой помог мне получить московскую прописку. После моих 2 лет и 8 месяцев, когда я не работал и мне надо было восстановиться, я не знаю, как бы я смог снова встать на ноги, если бы не поддержка Иосифа Давидовича.
Аркадий! Как-то очень двусмысленно это звучит. Что это значит — 2 года и 8 месяцев не работали? Что Вы делали это время, болели? Уж очень точный срок назван…
Нет, я не болел. 2 года и 8 месяцев – это год и 8 месяцев тюрьма и лагерь и год исправительно-трудовых работ, а проще «химия». Не делайте, пожалуйста, такое удивленное лицо. Да, сидел. Так вышло. 70% страны сидело. Краснодарская тюрьма. Жара страшная. Переполнено в хате (помещение, где зэки сидят). Хата расчитана на 20 человек, а сидит 80. Тюрьмы переполнены. В стране террор, Андропов у власти. Сажают всех: виноватых, невиновных, просто попавшихся под горячую руку… Три месяца тюрьмы в Краснодаре, затем — как в фильмах о войне — в степи останавливается поезд, который называется «Столыпин», от него отделяется знаменитый «столыпинский» вагончик. Нас сгружают: «Присесть всем!» Вокруг суетятся люди с автоматами и слышен лай собак. Потом ведут через очень красивую краснодарскую степь. 6 часов утра. Впервые за 3 месяца я вижу солнце и дышу свежим воздухом. Итак, степь, собаки, автоматы и мы идем со своими рюкзаками к следующему месту погрузки, где нас сажают в печально известные в народе «черные вороны»… и привозят к месту назначения — лагерь! Ко мне подошел человек в черной робе и начищенных батинках. Это я уже позже понял, что сия униформа означает принадлежность к местной «элите». Он спрашивает: «Ты такой-то, такой-то?»- «Да. ». «Ну будем знакомы, я Гена, бывший гитарист ленинградского ансамбля «Калинка», здесь я председатель по культурно-массовой работе. Мы о тебе все знаем, читали в газетах. Короче, беру тебя в свою бригаду, а там видно будет. » Меня привели в барак. Говорят: «Вот твое место, рядом с тобой мастер международного класса по боксу Витя, он будет твоим кентом (другом) — занимай свое место. » Я занял место внизу на шконке. В принципе, внизу место дается не всем. Сначала ты должен занять верхнюю, а потом уже в зависимости от того, как ты находишь общий язык с бугром (бригадиром), со шнырем (дневальным) — можешь занять место внизу. Итак, мне дали нижнее место на шконке и началась моя лагерная жизнь. Началась она, я думаю, с общепринятых форм: Прежде всего Гена познакомил меня со своими друзьями и мы для начала, для дружбы – зачеферили. А после пошло — поехало, и туда и сюда… Вообще лагерные законы — это отдельная тема.
Не только заключенные интересовались моей скромной персоной. Когда я приехал, меня вызвал зам. начальника лагеря. Его, конечно, интересовали последние сплетни из жизни звезд эстрады, с которыми я работал. Я, как мог, удовлетворил его любопатство. На прощанье он дал мне совет: « Ты, Хаславский, не говори, что ты еврей, говори, что поляк. Благо фамилия позволяет. » Я, конечно, поблагодарил его, хотя знал об этом и раньше. Я не буду описывать ужасы лагерной жизни, об этом много изложено профессиональными писателями. Я же расскажу только о том, что видел сам. Например, если бы я сочинял роман, то написал бы, что у меня в самодеятельности были и воры, и рецидивисты. И люди, которые смотрели «Калину красную», поверили бы мне. Но в нашем лагере учавствовать в художественной самодеятельности было западло. Это означало сотрудничать с администрацией, на что ни один вор в законе пойти не мог. Они приходили ко мне на репитиции, пели (некоторые очень хорошо), но ни на один концерт так и не вышли. И я понимал их. Я тоже сам не мог убирать свою музыкальную комнату. Для этого существовали так называемые «опущенные». А если бы я хоть раз убрался сам, то вряд ли кто-нибудь пришел бы ко мне в музыкальную комнату. С «опущенными» я расплачивался хлебом.
А откуда у зека мог быть лишний хлеб?
Дело в том, что мое музыкальное помещение находилось на шушарке (столовая). Это соседство давало мне много возможностей для пополнения скудного лагерного рациона. (Те, кто смотрел фильм «Броненосец Потемкин», могут себе представить, какую пищу я ел три месяца до переезда в шушарку. Суп с червями. Самыми настоящими червями, от которых он становился наваристей). Дело в том, что повора и хоз. обслуга тоже приходили ко мне в музыкальную комнату. Слушали репетиции, кто просил постучать палочками по барабанам. (Ну, умирают люди от скуки!) Каждый приносил что-нибудь вкусненькое. Кто селедочку, кто лучок, а иногда и молоко. Из-за того, что меня приревновали к селедке, и произошел этот курьезный случай.
Здесь необходимо пояснение. У меня появился новый сосед по камере. Это был бывший доцент одного из Краснодарских ВУЗов. Нас сблизили не только интелектуальные профессии, но и близкие статьи. У него была статья 173, то есть он брал взятки, а у меня 172, то есть наоборот… И вот, позавидовав моей селедке, он заложил меня замполиту. Надо сказать, время было выбрано удачно. Я готовил в одном из отрядов вечер к юбилею В. И. Ленина. (Чего только не сделаешь, чтобы выйти на химию). Друзья с воли прислали мне много материалов, и, среди прочего, стихотворение Михаила Ножкина «В музее Ленина». Стихотворение напечатанное, но для того времени острое. Я сделал его под гитару (фортепиано в лагере не было, и я довольно быстро освоил гитару и аккордеон). Получилось что-то вроде бардовской песни. Я начал репетировать ее. Вдруг во время одной из репетиций меня вызвал замполит и спрашивает: — Ты готовишь вечер ко дню рождения Ленина в таком-то отряде? — Да, гражданин начальник. — Что за стихотворение ты собираешься там исполнить? — Да, гражданин начальник. Собираюсь исполнить много песен, и другие участники самодеятельности будут исполнять много песен. — Нет, ты вот что-то там про Ленина петь собираешься. — Да, гражданин начальник Это песня на стихи Михаила Ножкина. — Это какой-такой Ножкин-Х…. ? Из какого отряда? — Гражданин начальник! Насколько я знаю, Михаил Ножкин в этой зоне не сидит, и в других зонах он тоже не сидит. Гражданин начальник, Михаил Ножкин — это известный прозаик, поэт и актер. И, вообще, очень уважаемый человек, хотя и не сидит в нашей зоне. — Не петь этого Ножкина. И вообще, все стихи, которые ты захочешь сказать, чтобы были у меня на столе! — Да, гражданин начальник, — сказал я, — слушаюсь.
Аркадий! Зона, тюрьма… Как же окончился этот кошмар?
Шло время. Кончилась треть моего срока. Ни взысканий, ни выговоров. Казалось, ничего не могло помешать моей мечте. «Химия» — почти свобода. (Помните, у Некрасова: Каторга! Какая благодать!) Если бы не ОН, начальник лагеря, который иначе как жидяра меня не называл. В последнем разговоре ОН сказал мне: « Жидяра! Ты у меня просидишь весь срок! Будешь рыпаться, еще добавлю… » Почему он меня ненавидил? Может, был антисимит, а может то, что певец Хаславский сидит у него в лагере, грело его самолюбие… Так или иначе, подошло время и высокая комиссия, рассмотрев дело заключенного Хаславского, решила: «… он твердо стал на путь исправления и достоин работать на стройках народного хозяйства. » Я уже представлял себе залитый солнцем город, где я буду заниматься своим любимым делом — музыкой. «Откуда у бесправного зэка такие фантазии?-спросите Вы, — Какой зеленый город, какая музыка?!»… Но у меня были основания для надежды… Надо сказать, что в лагере я не переставал писать музыку. Наоборот. Я нашел здесь интереснейшего поэта и написал много песен на его стихи. Нет, он не сидел в нашем отряде, я нашел его в библиотеке и он сразу покорил меня своими чувственными стихами. Это был Рюрик Ивнев — поэт моего седца, и я до сих пор пою песни на его стихи. И вот однажды, когда я сочинил очередную песню, меня вызвали на свидание. Никакого свидания я не ждал. Думал, что все обо мне забыли. Но… Произошло чудо. Меня ждали три человека. Двоих я точно не знал, лицо третьего было мне знакомо, но кто он и откуда, я не помнил. Он представился: «Я Славик Сафонов из Краснодарского края, г. Тихорецк. Я не знал, что с тобой такая ситуация, узнал совершенно случайно. Я приезжал к тебе в Ейск, когда ты был там на гастролях, и записал твою группу на кассету для тихорецкой студии звукозаписи. Ты меня, конечно, не помнишь. У моего друга, главного архитектор Тихорецка, есть друг — Герой Соц. Труда и директор тарного завода в Приморск-Ахтарске. Как раз там, где твоя зона. Человек он для твоего начальства нужный, и поэтому нам дали это свидание. » Я смотрю. Передо мной сидит человек со звездой труда на груди, архитектор. Слава нас познакомил. Так началась работа по «вытаскиванию» меня на «химию». И не просто на «химию», а в город Тихорецк. Так навсегда вошел в мою жизнь замечательный человек — Слава Сафонов. Комиссия вынесла свой вердикт и настроение у меня поднялось. Я знал, что друзья сделают все, чтобы я поехал в Тихорецк. По крайней мере все тарные проблемы зоны были решены на 100 лет вперед. Это дало мне драгоценную возможность связи с волей. Я послал три телеграммы: Сафонову в Тихорецк, жене в Москву и телеграмму в Краснодарскую филармонию с просьбой о помощи.
Между тем пришло время моего этапа. Из лагеря меня и еще человек тридцать переводят в Краснодарскую тюрьму, на пересылку. Сижу я в тюрьме и жду этапа в Хабаровск, а на воле в это время… А на воле Слава Сафонов поднял всех, всю администрацию Тихорецка, включая тихорецкий обком партии, и, вооруженный этими ходотайствами, приезжает в Краснодар. Но время… Нельзя было выбрать время неудачней: арестован владыка края — Медунов. В день Славиного приезда в Краснодар арестован начальник «химии» всего Краснодарского края. Напрасно ходит Славик по вельможным кабинетам. Все трясутся за свою шкуру. Где уж тут помочь какому-то зэку! Перепробовав все, уже в отчаянии, Слава врывется в кабинет директора Краснодарской филармонии, стучит кулаком по столу и почти кричит: «Какие же вы сволочи! Сидит ваш человек, а вы палец о полец не ударяете! Сейчас он сидит здесь, но его же в Хабаровск отправляют! Сделайте хоть что-нибудь!!!» И… О чудо! Оказывается, у директора есть друг, начальник политотдела той организации, которая распоряжается мной. Он затребовал мое дело…
Весь этап шел в Хабаровсккий край. Мою фамилию не назвали. Я понял, что остаюсь в Краснодарском.
Аркадий! Ваша мечта о зеленом городе сбылась, вы прибыли в Тихорецк и Вас встретили…
Замечательно. Меня встретили друзья. Я отпился, отъелся, от… А через несколько дней меня снова вызвал замполит. Но об этом в следующий раз…
Рина Михаэль.
Интервью израильской газете «Yiddish Shtetl», 10 октября 2004 года.
О, еще не родился тот мужчина, который мог бы хоть в чем-нибудь отказать нашей Рине.
Предлагаем Вашему вниманию эксклюзивное интервью.
Скажите, Аркадий! Как рождаются Ваши песни?
Рождение песни — процесс довольно долгий. Иногда приходится слушать произведения своих коллег помногу раз и хочется как-то расслабиться. Поскольку, давным-давно, еще в России, я отказался от известного русского способа: водка на завтрак, обед и ужин, остается юмор.
Ваши коллеги не обижаются на эти шуточки?
Я в шоу-бизнесе 35 лет и неплохо знаю своих коллег. А Иосифа Давидовича знаю еще по Москве. И, как видно по фотографии, я давно не кудрявый мальчик и никуда от него не бегал.
Думаю, что наши читатели уже заинтригованы — Иосиф Давидович Кобзон — личность интересная и загадочная. Расскажите о Вашем знакомстве поподробнее.
С Кобзоном я знаком около 25-и лет. Познакомился я с ним, как обычно знакомится композитор с исполнителем, показывая свои песни.
— Ну, когда фамилия исполнителя — Кобзон, это, наверное, не очень обычно. Как Вам это удалось?
Ну когда кто-то очень хочет… Кроме того, для меня это было не очень трудно. Мы с ним часто встречались на гастролях и в совместных концертных программах.
— Что такое совместные программы?
-По гастрольной терминологии-«солянки».
— Так. Стало понятней. А что такое «солянка»?
-Для примера. Одесса. Зеленый театр. Первое отделение — моя группа-ВИА «Здравствуй, песня!» Второе — Иосиф Давидович. Были и совместные выступления во Дворцах спорта… В общем, наши гострольные маршруты часто пересекались. Впрочем, мне, как и другим авторам, было не так легко получить его аудиенцию. И, хотя он человек простой и достаточно коммуникабельный, но безумно занятой. Тем не менее наше сотрудничество было достаточно продуктивным. Например, песня «Не знаешь ты… » на стихи Алексея Пьянкова, одного из последних редакторов журнала «Крокодил». Другая песня у меня, несмотря на многочисленные переезды, сохранилась на пластинке «Пою тебя, граница!» и сыграла курьезную роль в моей жизни. Ее в 1988 году Иосиф Давидович спел в сопровождении духового оркестра КГБ, когда я после двухлетнего перерыва вернулся в Москву. Мне было очень приятно, что оркестр КГБ все же записал мою песню в исполнении Кобзона. Это песня «Забайкалье не забудем», на стихи поэта Дубровина. Пластинка эта всегда у меня вызывает улыбку и, надеюсь, Вы поймете почему. Вообще с Кобзоном в моей жизни связано очень многое не только творчески, но и по-человечески. Он очень мне помог. Для меня он святой человек, человек с большой буквы.
Несмотря на все сплетни, слухи, которые о нем ходят?
Знаете, что умные люди говорят в таких случаях? Собака лает, а караван идет. Даже если ты ничего не делаешь, все равно придумают версию, почему ты ничего не делаешь. Я благодарю Кобзона, в частности за то, что он вместе с композитором Александрой Пахмутовой помог мне получить московскую прописку. После моих 2 лет и 8 месяцев, когда я не работал и мне надо было восстановиться, я не знаю, как бы я смог снова встать на ноги, если бы не поддержка Иосифа Давидовича.
Аркадий! Как-то очень двусмысленно это звучит. Что это значит — 2 года и 8 месяцев не работали? Что Вы делали это время, болели? Уж очень точный срок назван…
Нет, я не болел. 2 года и 8 месяцев – это год и 8 месяцев тюрьма и лагерь и год исправительно-трудовых работ, а проще «химия». Не делайте, пожалуйста, такое удивленное лицо. Да, сидел. Так вышло. 70% страны сидело. Краснодарская тюрьма. Жара страшная. Переполнено в хате (помещение, где зэки сидят). Хата расчитана на 20 человек, а сидит 80. Тюрьмы переполнены. В стране террор, Андропов у власти. Сажают всех: виноватых, невиновных, просто попавшихся под горячую руку… Три месяца тюрьмы в Краснодаре, затем — как в фильмах о войне — в степи останавливается поезд, который называется «Столыпин», от него отделяется знаменитый «столыпинский» вагончик. Нас сгружают: «Присесть всем!» Вокруг суетятся люди с автоматами и слышен лай собак. Потом ведут через очень красивую краснодарскую степь. 6 часов утра. Впервые за 3 месяца я вижу солнце и дышу свежим воздухом. Итак, степь, собаки, автоматы и мы идем со своими рюкзаками к следующему месту погрузки, где нас сажают в печально известные в народе «черные вороны»… и привозят к месту назначения — лагерь! Ко мне подошел человек в черной робе и начищенных батинках. Это я уже позже понял, что сия униформа означает принадлежность к местной «элите». Он спрашивает: «Ты такой-то, такой-то?»- «Да. ». «Ну будем знакомы, я Гена, бывший гитарист ленинградского ансамбля «Калинка», здесь я председатель по культурно-массовой работе. Мы о тебе все знаем, читали в газетах. Короче, беру тебя в свою бригаду, а там видно будет. » Меня привели в барак. Говорят: «Вот твое место, рядом с тобой мастер международного класса по боксу Витя, он будет твоим кентом (другом) — занимай свое место. » Я занял место внизу на шконке. В принципе, внизу место дается не всем. Сначала ты должен занять верхнюю, а потом уже в зависимости от того, как ты находишь общий язык с бугром (бригадиром), со шнырем (дневальным) — можешь занять место внизу. Итак, мне дали нижнее место на шконке и началась моя лагерная жизнь. Началась она, я думаю, с общепринятых форм: Прежде всего Гена познакомил меня со своими друзьями и мы для начала, для дружбы – зачеферили. А после пошло — поехало, и туда и сюда… Вообще лагерные законы — это отдельная тема.
Не только заключенные интересовались моей скромной персоной. Когда я приехал, меня вызвал зам. начальника лагеря. Его, конечно, интересовали последние сплетни из жизни звезд эстрады, с которыми я работал. Я, как мог, удовлетворил его любопатство. На прощанье он дал мне совет: « Ты, Хаславский, не говори, что ты еврей, говори, что поляк. Благо фамилия позволяет. » Я, конечно, поблагодарил его, хотя знал об этом и раньше. Я не буду описывать ужасы лагерной жизни, об этом много изложено профессиональными писателями. Я же расскажу только о том, что видел сам. Например, если бы я сочинял роман, то написал бы, что у меня в самодеятельности были и воры, и рецидивисты. И люди, которые смотрели «Калину красную», поверили бы мне. Но в нашем лагере учавствовать в художественной самодеятельности было западло. Это означало сотрудничать с администрацией, на что ни один вор в законе пойти не мог. Они приходили ко мне на репитиции, пели (некоторые очень хорошо), но ни на один концерт так и не вышли. И я понимал их. Я тоже сам не мог убирать свою музыкальную комнату. Для этого существовали так называемые «опущенные». А если бы я хоть раз убрался сам, то вряд ли кто-нибудь пришел бы ко мне в музыкальную комнату. С «опущенными» я расплачивался хлебом.
А откуда у зека мог быть лишний хлеб?
Дело в том, что мое музыкальное помещение находилось на шушарке (столовая). Это соседство давало мне много возможностей для пополнения скудного лагерного рациона. (Те, кто смотрел фильм «Броненосец Потемкин», могут себе представить, какую пищу я ел три месяца до переезда в шушарку. Суп с червями. Самыми настоящими червями, от которых он становился наваристей). Дело в том, что повора и хоз. обслуга тоже приходили ко мне в музыкальную комнату. Слушали репетиции, кто просил постучать палочками по барабанам. (Ну, умирают люди от скуки!) Каждый приносил что-нибудь вкусненькое. Кто селедочку, кто лучок, а иногда и молоко. Из-за того, что меня приревновали к селедке, и произошел этот курьезный случай.
Здесь необходимо пояснение. У меня появился новый сосед по камере. Это был бывший доцент одного из Краснодарских ВУЗов. Нас сблизили не только интелектуальные профессии, но и близкие статьи. У него была статья 173, то есть он брал взятки, а у меня 172, то есть наоборот… И вот, позавидовав моей селедке, он заложил меня замполиту. Надо сказать, время было выбрано удачно. Я готовил в одном из отрядов вечер к юбилею В. И. Ленина. (Чего только не сделаешь, чтобы выйти на химию). Друзья с воли прислали мне много материалов, и, среди прочего, стихотворение Михаила Ножкина «В музее Ленина». Стихотворение напечатанное, но для того времени острое. Я сделал его под гитару (фортепиано в лагере не было, и я довольно быстро освоил гитару и аккордеон). Получилось что-то вроде бардовской песни. Я начал репетировать ее. Вдруг во время одной из репетиций меня вызвал замполит и спрашивает: — Ты готовишь вечер ко дню рождения Ленина в таком-то отряде? — Да, гражданин начальник. — Что за стихотворение ты собираешься там исполнить? — Да, гражданин начальник. Собираюсь исполнить много песен, и другие участники самодеятельности будут исполнять много песен. — Нет, ты вот что-то там про Ленина петь собираешься. — Да, гражданин начальник Это песня на стихи Михаила Ножкина. — Это какой-такой Ножкин-Х…. ? Из какого отряда? — Гражданин начальник! Насколько я знаю, Михаил Ножкин в этой зоне не сидит, и в других зонах он тоже не сидит. Гражданин начальник, Михаил Ножкин — это известный прозаик, поэт и актер. И, вообще, очень уважаемый человек, хотя и не сидит в нашей зоне. — Не петь этого Ножкина. И вообще, все стихи, которые ты захочешь сказать, чтобы были у меня на столе! — Да, гражданин начальник, — сказал я, — слушаюсь.
Аркадий! Зона, тюрьма… Как же окончился этот кошмар?
Шло время. Кончилась треть моего срока. Ни взысканий, ни выговоров. Казалось, ничего не могло помешать моей мечте. «Химия» — почти свобода. (Помните, у Некрасова: Каторга! Какая благодать!) Если бы не ОН, начальник лагеря, который иначе как жидяра меня не называл. В последнем разговоре ОН сказал мне: « Жидяра! Ты у меня просидишь весь срок! Будешь рыпаться, еще добавлю… » Почему он меня ненавидил? Может, был антисимит, а может то, что певец Хаславский сидит у него в лагере, грело его самолюбие… Так или иначе, подошло время и высокая комиссия, рассмотрев дело заключенного Хаславского, решила: «… он твердо стал на путь исправления и достоин работать на стройках народного хозяйства. » Я уже представлял себе залитый солнцем город, где я буду заниматься своим любимым делом — музыкой. «Откуда у бесправного зэка такие фантазии?-спросите Вы, — Какой зеленый город, какая музыка?!»… Но у меня были основания для надежды… Надо сказать, что в лагере я не переставал писать музыку. Наоборот. Я нашел здесь интереснейшего поэта и написал много песен на его стихи. Нет, он не сидел в нашем отряде, я нашел его в библиотеке и он сразу покорил меня своими чувственными стихами. Это был Рюрик Ивнев — поэт моего седца, и я до сих пор пою песни на его стихи. И вот однажды, когда я сочинил очередную песню, меня вызвали на свидание. Никакого свидания я не ждал. Думал, что все обо мне забыли. Но… Произошло чудо. Меня ждали три человека. Двоих я точно не знал, лицо третьего было мне знакомо, но кто он и откуда, я не помнил. Он представился: «Я Славик Сафонов из Краснодарского края, г. Тихорецк. Я не знал, что с тобой такая ситуация, узнал совершенно случайно. Я приезжал к тебе в Ейск, когда ты был там на гастролях, и записал твою группу на кассету для тихорецкой студии звукозаписи. Ты меня, конечно, не помнишь. У моего друга, главного архитектор Тихорецка, есть друг — Герой Соц. Труда и директор тарного завода в Приморск-Ахтарске. Как раз там, где твоя зона. Человек он для твоего начальства нужный, и поэтому нам дали это свидание. » Я смотрю. Передо мной сидит человек со звездой труда на груди, архитектор. Слава нас познакомил. Так началась работа по «вытаскиванию» меня на «химию». И не просто на «химию», а в город Тихорецк. Так навсегда вошел в мою жизнь замечательный человек — Слава Сафонов. Комиссия вынесла свой вердикт и настроение у меня поднялось. Я знал, что друзья сделают все, чтобы я поехал в Тихорецк. По крайней мере все тарные проблемы зоны были решены на 100 лет вперед. Это дало мне драгоценную возможность связи с волей. Я послал три телеграммы: Сафонову в Тихорецк, жене в Москву и телеграмму в Краснодарскую филармонию с просьбой о помощи.
Между тем пришло время моего этапа. Из лагеря меня и еще человек тридцать переводят в Краснодарскую тюрьму, на пересылку. Сижу я в тюрьме и жду этапа в Хабаровск, а на воле в это время… А на воле Слава Сафонов поднял всех, всю администрацию Тихорецка, включая тихорецкий обком партии, и, вооруженный этими ходотайствами, приезжает в Краснодар. Но время… Нельзя было выбрать время неудачней: арестован владыка края — Медунов. В день Славиного приезда в Краснодар арестован начальник «химии» всего Краснодарского края. Напрасно ходит Славик по вельможным кабинетам. Все трясутся за свою шкуру. Где уж тут помочь какому-то зэку! Перепробовав все, уже в отчаянии, Слава врывется в кабинет директора Краснодарской филармонии, стучит кулаком по столу и почти кричит: «Какие же вы сволочи! Сидит ваш человек, а вы палец о полец не ударяете! Сейчас он сидит здесь, но его же в Хабаровск отправляют! Сделайте хоть что-нибудь!!!» И… О чудо! Оказывается, у директора есть друг, начальник политотдела той организации, которая распоряжается мной. Он затребовал мое дело…
Весь этап шел в Хабаровсккий край. Мою фамилию не назвали. Я понял, что остаюсь в Краснодарском.
Аркадий! Ваша мечта о зеленом городе сбылась, вы прибыли в Тихорецк и Вас встретили…
Замечательно. Меня встретили друзья. Я отпился, отъелся, от… А через несколько дней меня снова вызвал замполит. Но об этом в следующий раз…
Рина Михаэль.
Интервью израильской газете «Yiddish Shtetl», 10 октября 2004 года.
